Оскар Хавкин - Дело Бутиных

Это все так. А мелочи всесильны и никуда от них.

Милейший Капараки, согласившись на объединение приисков, ведет строжайший расчет добытому золоту на бывших своих разработках, до последней золотой крупинки, а вот все эти обязательные и незамедлительные общие расходы на их содержание вне его понимания. Он и про платы рабочим вовсе забывает, а ежли по десять рублей за зиму да по пятнадцать в разгар промывки, то получается — только по двум приискам — ровнехонько по двадцать тысяч рублей!

Считал Бутин в уме с быстротой и точностью, поражавшей его самого. Безошибочно, словно на грифельной доске, выстраивались в памяти колонки цифр, и без видимых усилий подводилась черта и выводились итоговые суммы. Вот и сейчас словно нависло над головой сквозь сырой туман предвечерья само собой появившееся яркое шестизначье: 336 799 рублей! С приблудной полтиной! Даже копеек в подсчете не забудет! Это только по Николаевскому и Дмитриевскому приискам! А если причислить то, что пойдет на заблаговременное обеспечение приисков для их задействия, то кладем по кругу все четыреста тысчонок! Так ведь у нас, Михаил Егорыч, еще и Капитолинский, и Софийский, и прочие — всего дюжина приисков!

А Капараки меж тем еще ни одного взноса в общие расходы Товарищества не сделал! Доколе терпеть капараковские увертки! Ни на крупчатку, ни на лошадей, даже на гвозди и веревку копейки не дал! Какого же беса именуемся «Товарищество Бутиных и Капараки»! Что ж, он полагает, что родичи будут на него работать и покрывать его долги?

Вернусь с приисков, и Николай Дмитриевич с невесткой воротятся, соберемся, представлю смету, и если он будет хитрить и вертеться, то покажем ему, как «шел грека через реку»! Не поглядим, что сестрин муж, нечего именем безвременно ушедшей Женечки нашей прикрывать жадность да скупость, да пренебрежение к общим семейным интересам в целях собственной выгоды!

Тропа резко пошла в сопку. Лошадка, кивая большой тяжелой головой, шла резво и легко.

Едва перевалил, понизу, в глубине просеки, где полукружьем широко расступились низкорослые листвянки и тонкие, с изогнутыми стволами березы, тускло блеснуло свежей бревенчатой желтизной новое зимовье, срубленное той осенью. Отсюда дорога поудобней да протоптанней вела на Капитолинский.

Здесь, в этом срубе, назначена их встреча — Бутина с Зензиновым.

Подходя к избенке и ведя лошадь в поводу, он учуял запах дымка. Прозрачный, бледный на сумеречном свету дымок тихо вился над темным драньем крыши.

Поспешил, старина, чтоб встретить, уже и печь растопил!

И как-то вздохнулось Бутину и тепло, и радостно — то один был в тайге, и вот давний друг рядом…

Он расседлал маленько приуставшего Мунгала, повесил упряжь на крюк подле дверей: «Иди-ка, дружок, попасись на отаве…» Темная кожа на груди у степняка дрогнула, он приподнял голову, сунул теплые ноздри в ладонь хозяину, тихонько заржал, махнул длинным хвостом и танцующим подскоком пошел от зимовья… Добрая, умная лошадь!

Дверь зимовья тут же распахнулась, и на пороге показалась мощная, коренастая, нескладная фигура Михаила Андреича. Увидев его грубое, коричневое, точно из корявого дерева вырубленное лицо с прозрачными младенческими глазами, Бутин почувствовал, как этот человек необходим ему. Вообще необходим, а сейчас особенно.

Они обнялись.

— Ну-с, сударь мой, каша на столе, сало нарезано, соль да сахар, хлеб да чай к вашим услугам, господин предприниматель!

Оба засмеялись и, крепкими тычками подталкивая друг дружку, вошли в зимовье.

Михаил Андреевич Зензинов был в Нерчинском тогдашнем обществе фигурой яркой, самобытной и примечательной. Без его тяжелой, нелепой, неловкой фигуры, без его массивного и носатого лица, лица, дышащего мыслью, жизнью, энергией, без его возвышенно парящей речи, а самое главное, без его неутомимой и разнообразной деятельности, — Нерчинск выглядел бы куда беднее и скупее в своей деловой и денежной купеческой суете.

Из всех Зензиновых был Михаил Андреевич наиболее одаренным и наименее удачливым. За какое бы торговое дело или промысловое предприятие ни брался, при всей серьезности и основательности намерений, он неизменно прогорал, оказывался несостоятельным, должен был кому-то приплатить, оставался должен и как был без денег, так и пребывал! То товар при переправе утонет, то возы с припасами куда-то деваются, то уж так ловко проведут ярмарочные барышники — как последнего простака!