Алекс Хейли - Корни

Он знал, что иногда некоторым счастливчикам отцы, дядья или старшие братья позволяют отправиться с ними в путь. Но знал он и то, что такие мальчики были гораздо старше его восьми дождей – за исключением сирот, которые пользовались особыми правами по законам предков. Сирота мог следовать за любым мужчиной, и мужчина должен был делиться с ним всем, что у него есть – даже отправляясь в долгое странствие на много лун! – если мальчик шел за ним в двух шагах, делал все, что ему говорили, никогда не жаловался и не заговаривал первым.

Кунта старался, чтобы никто, особенно мать, не догадался о том, что он задумал. Он был уверен, что Бинте это не понравится и она запретит даже упоминать об этом. А тогда Оморо никогда не узнает, как страстно хочется Кунте отправиться с ним в путь. Кунта знал, что единственная надежда – спросить у самого отца, если только удастся застать его в одиночестве.

До ухода Оморо оставалось всего три дня. Почти отчаявшись, Кунта после завтрака погнал коз на пастбище – и тут увидел, как отец выходит из хижины Бинты. Он сразу же стал гонять коз взад и вперед, пока Оморо не отошел от хижины достаточно далеко, чтобы жена не могла его видеть. Тогда мальчик бросил своих коз, понимая, что другого шанса у него не будет, и бросился бежать как заяц. Он догнал отца и остановился, переводя дух. Оморо удивленно смотрел на него. Задыхающийся Кунта не мог вымолвить ни слова – все мысли выскочили у него из головы.

Оморо долго смотрел на сына, а потом произнес:

– Я только что сказал твоей матери…

И пошел прочь.

Кунта не сразу понял, что имел в виду отец.

– Айииии! – закричал он, даже не сознавая, что кричит.

Колотя по животу, он подпрыгнул в воздух, словно лягушка, и бросился назад к своим козам, чтобы отогнать их в буш.

Когда он собрался с мыслями и смог рассказать товарищам о том, что произошло, они преисполнились такой зависти, что перестали с ним разговаривать. Но к полудню они не смогли устоять перед искушением разделить с приятелем радость великой удачи. К этому времени Кунта уже понял, что с того самого дня, когда заговорили барабаны, отец думал про своего сына.

Вечером, когда Кунта радостно прибежал домой, в материнскую хижину, Бинта, не говоря ни слова, схватила его и начала так лупить, что мальчик вырвался и сбежал, даже не спрашивая, в чем его вина. Ее отношение к Оморо тоже изменилось – Кунта представить не мог подобного. Даже Ламин знал, что женщина никогда не должна проявлять неуважения к мужчине, но Оморо стоял, опустив голову, а Бинта раздраженно выговаривала ему, как ей не нравится, что они с Кунтой отправятся в буш, когда барабаны из других деревень постоянно сообщают о пропавших людях. Она толкла кускус для утренней каши с таким ожесточением, что ступка звучала, как барабан.

На следующее утро Кунта сбежал из хижины пораньше, чтобы избежать очередной трепки. Ламину же Бинта велела остаться. Она стала целовать и обнимать его, как не делала с младенчества. По глазам Ламина Кунта увидел, что малыш ничего не понимает, но должен терпеть.

Когда Кунта вышел на улицу из материнской хижины, то все встретившиеся ему по дороге в буш взрослые поздравляли его с такой удачей: он станет самым юным жителем Джуффуре, которому выпадет честь совершить со старшим такое долгое путешествие. Кунта скромно благодарил, демонстрируя хорошее воспитание, но в буше, вдали от взрослых, он взгромоздил себе на голову самый большой сверток, чтобы продемонстрировать приятелям, как ловко он держит равновесие. И то же он сделал на следующее утро, когда проходил мимо дерева странников следом за отцом. Сверток трижды падал на землю, прежде чем ему удалось сделать достаточное количество шагов.

Возвращаясь домой и думая о том, что нужно сделать в деревне до ухода, Кунта почувствовал непреодолимое желание заглянуть к старой Ньо Бото. Загнав коз в загон, он постарался побыстрее сбежать из хижины Бинты и пришел к дому Ньо Бото. Она сразу же вышла ему навстречу.

– Я ждала тебя, – сказала Нью Бото, приглашая его войти.

Когда Кунта навещал старуху один, они всегда какое-то время сидели молча. И мальчику это нравилось. Хотя Кунта был слишком юн, а Ньо Бото стара, они чувствовали странную близость, сидя рядом в полутемной хижине и думая о своем.

– У меня кое-что есть для тебя, – наконец сказала Ньо Бото.

Она порылась в темной воловьей шкуре, свисавшей со стены возле ее постели, и вытащила оттуда темный амулет-сафи. Такие амулеты носили на предплечье.