Анна Алматинская - Гнёт. Книга вторая. В битве великой

— Какая досада, что мы не встречались с вами раньше! Как много потеряно времени.

— Я тоже сожалею об этом, но вот уже восемнадцать лет, как мы живём за границей. Мы здесь проездом.

— Нет, это невозможно! Узнать хороших людей и сразу потерять их! А вы не можете переехать в Москву? Наверное, скучали о России?

— Конечно. Но после вчерашнего свидания с вашим губернатором меня опять потянуло в страну свободы.

— Но, право, наш губернатор милый старичок, — вмешалась Елена. — Чем он вам не угодил?

— Не он мне, а я ему. Я приехал в Москву, чтобы ликвидировать своё имущество, решил продать усадьбу под Москвой, а землю раздать крестьянам…

— Зачем? — насторожился Андрей.

— Именье мне не нужно. Доходом от него пользовался каналья управляющий, а сам обвинял в тяжких грехах мужиков.

— Повсюду такие конфликты с помещиками, — задумчиво сказал Андрей.

После обеда перешли в гостиную, Елену усадили за рояль. Она спела несколько романсов. Дина с чувством сыграла две-три вещицы.

— Ваш отец чудесно пел русские песни. А вы не поёте? — спросил Епанчинцев Андрея.

— Я уговаривала его готовиться в оперу, но он увлекается медициной, — не без гордости сказала Елена. «— Спойте же нам, — попросила Дина.

Андрей встал и, легко ступая, подошёл к роялю. Епанчинцев отметил, что он шагает так же упруго и решительно, как отец, только в сыне больше грации.

Андрей сел за рояль, взял несколько бурных аккордов. Комнату наполнил замечательно чистый и звучный баритон большого диапазона. Голос, полный страсти и переливов, невольно покорял слушателей.

„Да ты, милый мой, настоящий артист. Не только сильный голос, но и мимика замечательная“, — подумал Епанчинцев.

Когда Андрей умолк, дамы взволнованно смотрели на него, а князь спросил:

— В самом деле, почему вы не выбрали сцену, ограничились скромной ролью врача?

— И юриста, — добавила Елена. — Он учится сразу на двух факультетах.

— Изумительно! — воскликнула Салима. — Но правда, почему вы хотите быть медиком?

Андрей встал, провёл рукой по непокорным кудрям и, улыбнувшись, ответил:

— Я хочу приносить людям не только удовольствие, но и пользу. А деятельность врача — это благородная, полезная деятельность.

Дамы настояли, чтобы Андрей спел ещё. Он не заставил себя упрашивать.

Около полуночи Епанчинцевы уехали, взяв с Громовых слово на другой день быть у них к завтраку, так как вечером того же дня Епанчинцевы возвращались в Петербург, откуда князь с женой выедут за границу.

Несколько месяцев для Елены пролетели незаметно.

Она устраивала свои дела, полагая в мае выехать с Андреем в Ташкент. Хотелось побывать в кочевьях, где знали и любили Громова, и узнать подробно о его судьбе. Но планы её были неожиданно нарушены.

Прокатилась бурная волна забастовок. В университетах устраивались демонстративные выступления против реакционно настроенных профессоров.

Старейшее, основанное по замыслу Ломоносова высшее учебное заведение, Московский университет, всегда отличался свободомыслием своих питомцев. В его стенах учились Герцен, Белинский, Лермонтов, Тургенев, Чехов, Тимирязев и многие другие знаменитые люди русской земли.

Чуть ли не со дня основания в стенах Московского университета царил дух свободы и протеста. Ещё Лермонтов писал:

„Пришли, шумят… профессор длинный напрасно входит, кланяется чинно — шумят… он книги взял, раскрыл, прочёл — шумят; уходит — втрое хуже. Сущий ад!“ А теперь, когда стачки стали вызывать репрессии со стороны полиции и жандармов, Московский университет забурлил.

Не проходило дня без инцидентов. Наконец высшее начальство обратило внимание на студенческие беспорядки и, возмущённое проявлением независимости, решило приструнить студентов.

Назначили нового ректора — профессора, зарекомендовавшего себя особой преданностью престолу.

Жёлчный, раздражительный, хмурый, с громовым раскатистым голосом, новый ректор хвастливо заявил, что сумеет с первого выступления обуздать крамольников. Для этого почтенный профессор в течение недели репетировал перед зеркалом свою грозную речь.

В огромном рекреационном зале собрались сотни студентов. Все были одеты в новые форменные тужурки. Кто не имел возможности приобрести этот дорогой костюм, того университет обмундировал за казённый счёт. Так было приказано свыше. Начальство думало, что форменное платье сделает студентов более дисциплинированными.