Винцас Миколайтис-Путинас - Повстанцы

Когда Катре входила к Бальсисам, Винцас с Гене только что вернулись с барщины, а отец с Онуте — со своей полоски: ячмень посеяли. Винцас был мрачен, сердит, Гене — печальная и усталая. Управитель и войт гоняли их на самые трудные работы, а приказчик нет-нет да и шнырял кругом, шпынял и грозил пожаловаться пану на их нерадивость и непослушание. Невеселым выглядел и отец. С севом запоздали, семян не хватает, а управитель и войт приказали засеять все поле. А то, чего доброго, этот ирод еще отберет хозяйство, сгонит с земли.

— Хоть ты так, хоть ты эдак, хоть из кожи вон лезь — нету жизни, — сетовал старик.

Бальсене, вздыхая, торопила Онуте доить коров. Пеструха отелилась, да и Буренка отгулялась на пастбище и стала давать больше молока. Это было единственной отрадой старушки — есть теперь чем похлебку забелить, а коли хозяйничать побережливее — сможет и сырок отжать, и кусок масла сбить.

Катре с Гене на лавочке под кленом, взявшись за руки, толковали о своих бедах и горестях.

— Работа там, говорят, не трудная. Но дома, хоть и тяжелее, все-таки сердце спокойно. А там… — озабоченно и пугливо поглядывая в сторону поместья, жаловалась Кедулите.

— Ах, везде хлебушко с коркой, как отец говорит. А меня-то с Винцасом исполосовали окаянные! Сама знаешь… И теперь еще болит. Ничего, заживет… А мы с тобой давай не унывать, Катряле, — утешала Бальсите подружку. — Может, и не долго уж нам терпеть. Винцас был V дяди Стяпаса. Так дядя подбадривал, велел держаться, носа не вешать. Молодой Сурвила в Петербурге что-то готовит против Скродского. Винцас! — подозвала она брата. — Присядь-ка сюда.

Приглаживая взъерошенные волосы, Винцас сел, подошли и отец с матерью.

— Я к вам проститься, — взволнованно произнесла Катрите. — Завтра с утра в поместье ухожу.

— Не за сине море, — пошутил Бальсис. — Не в рекруты, девушка. До поместья рукой подать. Задумала — и под вечер прилетела по лужку, как перепелочка.

Но Катре было не до шуток. Теребя краешек косынки, она еле сдерживала слезы.

— Ой, батюшка, для меня поместье, как в той песне — за морями, за тростниками. Высоких хором, где полы блестят, где окна, что зеркала, боюсь пуще темницы. Да еще пан!

Бальсене глубоко вздохнула и принялась наставлять по-матерински:

— Остерегись, дитятко. Не поддавайся адскому искушению.

— Да что вы, матушка, — вскинулась Катрите. — Да я бы ему глаза выцарапала! Но что подумает Пятрас? Все уговаривал меня не ходить в имение.

— Сразу он не узнает, — успокаивал Винцас. — А я улучу денек, сам к нему поскачу и все объясню. Ты же говорила — есть и в имении добрые люди, найдется, кому за тебя заступиться.

— Правда, есть, — горячо подтвердила Катре. — Не будь их — хоть убей, не пошла бы туда.

Понемногу у нее появились проблески надежды.

— Винцас, — попросила Гене, — расскажи, что слыхал от дяди Стяпаса. Катрите все смелее будет.

Но Винцас недовольно глянул на сестру.

— Вам только обмолвись, сразу все растрезвоните. Дядя Стяпас остерегал болтать лишнее. Как бы до пана не дошло.

— Да что ты?! Неужто я с паном заодно? — пристыдила его Катре. — Коли что и узнаю, как могила буду молчать. Расскажи — может, на сердце станет спокойнее.

— А слышал я, — заговорил наконец Винцас, — что молодой пан, Виктор Сурвила, знает, что нас Скродский несправедливо тиранит барщиной и повинностями, что нет у пана права нас из усадеб и с земли согнать. Знает он, куда можно на барина пожаловаться, а тогда приедут большие начальники инвентаря проверять. Потому, говорит, надо нам и дальше крепко стоять и не слушаться Скродского, коли нас с земли погонит. А летом приедет и сам паныч Сурвила. Кроме того, говорит, и восстание, может, будущей весной начнется. Молодой пан пойдет, и дядя Стяпас пойдет, и Пятрас, и я тоже. И у Скродского в поместье есть такие, что пойдут, — кучер Пранцишкус и работники. Тогда конец Рубикису. Не сможет больше нас пороть. — Винцас запальчиво погрозил кулаком в сторону имения.

А Гене подбодряла подругу:

— Слышишь, не пропадешь.

— Да я и не боюсь, — возражала просветлевшая Катрите. — Я больше, как бы Пятрас… Но коли Винцас и все вы за меня слово замолвите… Пусть он мне верит. Уж я за себя постою.

Неожиданно в калитку заглянул Кедулис. Увидев дочь, подошел к сидевшим.

— Катре, — сердито окликнул он, — ступай домой доить. И вечерять пора. Урше пришла, с ног сбилась. Где ж ей повсюду одной поспеть!

Не проронив ни слова, Катрите поднялась с места, поцеловала старикам Бальсисам руку и, сопровождаемая девушками и Винцасом, пошла домой.