Винцас Миколайтис-Путинас - Повстанцы

У Якайтиса на дворе драгуны закололи свинью, у Григалюнаса — свернули голову утке, у Вашкялиса — отобрали все молоко, у Бразиса — отыскали спрятанное "ало, стали приставать к дочери Сташиса, к молодой жене Вашкялиса. Много горя было и с лошадьми. Для них забирали последнюю охапку сена, растаскивали семенной овес. Уже с первого дня чуть не на каждом дворе вспыхнули кровные обиды.

Но не меньшее разочарование овладело и солдатами. Облазив все дворы, они убедились, что у этих оборванцев дольше, чем несколько дней, не продержишься. Не все же рубить головы курам и колоть свиней! А во что превратятся кони от такой кормежки? Угнетала и зловещая крестьянская ненависть. У самого тупого сердце не вынесет, когда кругом нахмуренные лица, полные укоризны, презрение в глазах, когда тебя издали обходят молодухи и девушки, а бабы в голос честят почем зря.

Да и не все драгуны были такими уж тупыми. Большинство — сыновья крепостных. Разочарование в царском манифесте, выступления крестьян против помещиков и правительства взволновали не одно солдатское сердце. Не пропали даром и слова Мацкявичюса, сказанные двум драгунам в избе Даубараса. Оба в тот день вышли на улицу, глубоко задумавшись.

Командир эскадрона с войтом распределяли на постой. Оба драгуна попросили оставить их у Даубараса. Назавтра, когда пахари шли в поле, оба, побродив по опустевшему селу, вернулись во двор и, усевшись на бревна, беседовали:

— Знаешь, Данило, этот ксендз, что вчера с нами толковал, не такой, как другие попы.

— Верно. И Украину нашу знает, в Киеве учился. Эх, Тарас, когда мы со своими повидаемся?

Тарас печально покачал головой:

— Не скоро, брат. Лет через двадцать. И что найдем, как вернемся?

— Собачья жизнь! — сплюнул Данило. — Кто мы такие? Нагайка в наземной руке. Остер на язык этот ксендз!

— Заставляют нас пороть голодных, нищих мужиков за то, что они панов не слушают. Черт бы нас подрал! — выругался Тарас.

Оба замолчали.

— А коли бы и впрямь всем мужикам восстать, а, Данило? Ведь не выдержала бы власть? Как думаешь?

— Прикуси язык, — осознав страшный смысл этих слов, приструнил Данило. — Знаешь, что за это? В эскадроне всякие люди водятся. Другой так и норовит, как пес, исподтишка куснуть. Остерегайся.

Оба знали, что надо особенно опасаться палачей-добровольцев, которые при случае сами вызываются пороть мужиков. Нашлись такие любители и здесь, когда потребовалось наказать зачинщиков, осужденных паном Скродским. Из десяти драгун, гнавших арестованных в поместье, четверо добровольно пошли помогать Руби-кису под навес, где у корыт валялись охапки свежих прутьев.

Тут Данило рассказал Тарасу: он сам слышал — вернувшись после экзекуции, эти мастаки со смаком описывали во всех подробностях, как пороли бунтовщиков, а те орали и дергались от боли, как приятно наказывать преступников против царской власти.

— А нам-то самим сладко ли, когда палок отведаешь или тебе морду раскровенят? Мерзавцы! — возмущенно процедил Тарас. — Что же, надобно быть начеку. Жалко мне здешних людей. Убраться бы отсюда поскорей. Им голод грозит, и мы тут — как собаки.

Через два дня драгуны принялись открыто ворчать — невтерпеж, коли так дальше пойдет, начнутся болезни и падеж лошадей. На пастбищах за конями не угонишься, а корма уже на исходе.

Не мешкая, командир эскадрона поскакал с рапортом в Кедайняй.

На другой день он привез радостную весть. Ввиду того, что крестьяне поместья Багинай покорились приказам властей и пана и явились на работу, содержание войск в деревнях в качестве меры экзекуции отменяется. Командир велел драгунам готовиться к отъезду.

Тарас с Данилой, сложив свои пожитки и оседлав коней, пришли в избу попрощаться. Старый Даубарас, лежа в кровати, тяжело дышал, дочка Пятре что-то шила у окошка. Больной с каждым днем слабел, и уже нельзя было оставлять его без присмотра. Маленький Игнюкас играл подле матери.

— Ну, хозяюшка, — обратился к Микнювене повеселевший Тарас, — не поминайте нас лихом. Служба — ничего не попишешь. Коли еще доведется встретиться, не бойтесь. Мы с Данилой вас не обидим.

Подошли к отцу, но тот лежал с закрытыми глазами и, казалось, не слышал, что происходит кругом. Печально покачали солдаты головами — плохи дела у старика. Попрощавшись с молодой хозяйкой, приласкав Игнюкаса, вышли во двор, сели на коней и ускакали.

Словно тяжелый камень скатился с груди шиленцев. Женщины заторопились убирать, наводить порядок. Даже наказанные, сняв прилипшие к пояснице тряпки, вышли на солнышко лечить раны.