Винцас Миколайтис-Путинас - Повстанцы

Может, и не скоро кончил бы он про Скворцова, но на кухню зашли Агота с Мотеюсом поглядеть, есть ли еще выпивка. Завидев женщину, вахмистр оставил управителя и подскочил к Аготе:

— Паненка! А я-то думаю — чего нам так скорбно и скучно! Оттого, что вас с нами не было. Просим осчастливить. Присаживайтесь. Мы — ваши покорные слуги. Встать! Место паненке!

Улучив момент, Пшемыцкий шмыгнул за дверь, Агота сама с ними справится.

На другой день утром повозка с двумя жандармами, тремя стражниками и войтом, глубоко увязая в грязи, снова появилась у Бальсисова двора. Рядом скакал верхом управитель. Злой с похмелья, всклокоченный, как ястреб, вахмистр накинулся на выходящего из хлева старика:

— Говори, где сын, черт вас дери, проклятая сволочь!

Старик нисколько не испугался, только словно удивился:

— Да ведь старшего, Пятраса, вы, господа, вчера заарестовали и увезли. Младший, Винцас, в кузню ушел сошник затачивать, а меньшой, Микутис, где-то по селу шлендрает. Как вернется — велю овец в поле гнать.

Понапрасну неистовствовал жандарм, топал, совал кулаками в нос — Бальсис упрямо твердил все то же, беспомощно разводя руками.

— Обыскать, — приказал вахмистр.

Двое стражников остались караулить избу с улицы, а вахмистр, становой, жандарм Палка и войт отправились делать обыск. Облазили сушильню, гумно, хлева, навес и, ничего не обнаружив, ворвались в хату. И здесь ничего не нашли. Ввалились в светлицу. С первого взгляда можно было убедиться, что и в светелке ничего нет. Но жандармы принялись обнюхивать все углы. Заглядывали под кровать, приподнимали подушки, вытащили ящики из столика, потом в углу наткнулись на книжную полочку. Глаза у жандармов загорелись. Литовские книги! Не революционные ли? А нет ли прокламаций, для подрыва основ самодержавия и православия?

Вахмистр и становой с помощью войта стали выяснять содержание книжек. "Календарь, или месяцеслов, хозяйственный", составленный Л. Ивинскисом. Ого, целых десять штук. Печатать дозволено… А это что? "Песни светские и духовные", составленные ксендзом Антанасом Драздаускасом. Когда печатано? В 1814 году?! Ветхая книжонка. Все бросаются искать магические слова "Печатать дозволено", но ни в начале, ни в конце их не находят. Что за содержание? Песнь о сиротах, Кукушечка, Заяц, Осень, Девичья участь, Дрозд — всего девять песен и два псалма. Вахмистр, усомнившись, велит войту кое-что почитать. Тот листает замусоленные, пожелтевшие страницы и замечает: некоторые строфы сбоку отчеркнуты ногтем. Прочитывает вслух эти места:

— Ясно! — вскрикивает вахмистр. — Подстрекательство против господ! Знаем мы этих сиротинок и кукушечек. Цензурой не дозволено. Приобщить! Продолжаем.

Вот писанная от руки тетрадка с песнями. Бдительность жандармов возрастает. Что за песня? "Хозяйственная". Ничего… "Вот уж снег убежал" — ничего. А дальше что? "Эх ты, Доминик"… Какой такой Доминик?

— Читай! — приказывает вахмистр войту.

Что-то не то… Вахмистр со становым заглядывают через плечо войта, напряженно следят за чтением. А вот и последняя строфа:

Темное дело… Подозрительное. Шляхта, поместья, управитель, приказчик… В кого метят? В доверенных людей имения! Мужиков против помещиков восстанавливают. "Под розгами"… О-о!.. Влепим мы тебе и розгой и плеткой! Не "как дитя, зальешься", а теленком замычишь!

— Приобщить! — командует вахмистр. — Продолжаем.

Дальше — "Ворон". Все впиваются в эту песню, Тут что ни строфа — самая явная крамола:

А заключение — еще пострашнее: