Винцас Миколайтис-Путинас - Повстанцы

Вскоре после паневежского празднества в Багинай разнесся слух, что из столицы приехал сын пана Сурвилы — Виктор. Молодой Сурвила прославился в округе совсем недавно. Рос он в родительском поместье, как и всякий барчук, обучался в Кедайняй, Вильнюсе, потом уехал в Петербург. Родители не захотели отдать единственного сына на военную службу, поэтому Виктор стал изучать право — не с какой-либо практической целью, но по склонности.

Имя Виктора Сурвилы в родных местах прежде всего начали часто повторять два, вообще говоря, незаметных человека: лакей его отца Стяпас Бальсис и ветеринар Дымша. Стяпас, неотступно вертевшийся в столовой, кабинете и гостиной среди домашних и гостей, уже в первые годы университетских занятий Виктора слышал много хорошего о паныче. Однажды, получив от сына письмо, родители делились впечатлениями.

— Как видно, наш Виктор увлекается новыми теориями и реформами, — говорил жене старый Сурвила. — По письму можно судить — среди университетской молодежи сильно распространены демократические идеи.

— Ах, не дай бог, чтобы Виктор впутался в какие-нибудь тайные сообщества. Он такой порывистый! — опасалась госпожа Сурвила.

— Порывистый, но не дурак, — успокаивал отец. — А что крестьянским вопросом интересуется — за это хвалю. По всему видно, крепостным порядкам приходит конец. Каждый порядочный гражданин обязан искать путей, как осуществить реформу.

Некоторое время спустя Сурвила рассказывал одному гостю: сын пишет из Петербурга, что вопрос об отмене крепостной зависимости стал самым злободневным во внутренней политике, вокруг него кипит яростная борьба взаимно противоположных течений. Тут Сурвила понизил голос, но Стяпас, подавая гостю огонь для трубки, услышал:

— Не хочу жену пугать. Сын пишет — назревает революция! Если крепостное право не упразднят сверху, то его уничтожат снизу. Понимаете, что это значит?

Летом приехал Виктор. Стяпас часто слышал его разговоры с отцом и с гостями все о том же: положение крестьян, реформа, интриги в правительственных сферах, намерения революционеров. Из их речей и споров сметливый камердинер сделал для себя важные выводы: паны и власть обкрадывают и угнетают крестьян, крепостное право будет отменено, по всей России надвигается революция, и может даже пасть царский трон. Молодой Сурвила стал для Стяпаса непререкаемым авторитетом.

Уже в первые каникулы Виктор вернулся из Петербурга, охваченный демократическими настроениями. Он охотно беседовал с крестьянами и с дворовыми. Быстро подметив понятливость Стяпаса, просвещал его, давал читать книги. В благодарность за это Стяпас рассказывал Виктору о житье мужиков у его отца и в других поместьях. От него Виктор услышал про бедствия крепостных Скродского, про ксендза Пабяржской филии Мацкявичюса, про пабяржского помещика Станислава Шилингаса и про ветеринара Дымшу — людей, которым ненавистны не только крепостные порядки, но и паны вроде багинского Скродского, калнабержских и кедайнских графов Чапских и им подобных.

После царского манифеста Виктор в письме к отцу писал, что эта реформа — надувательство, что она неприемлема для крестьян. Вскоре он прислал Стяпасу книжки, чтобы Стяпас прочел их сам и передал Мацкявичюсу. Стяпас не мог удержаться и рассказывал о Викторе своим родным и знакомым.

Все это было известно и Дымше. Когда Виктор гостил в отцовском поместье, ветеринар бывал у него несколько раз и сразу нашел с ним общин язык. Осторожный Дымша зря не разбалтывал, что слышал от студента, но надежным людям передавал столичные новости. А Виктор, узнав ветеринара как человека осмотрительного, ловкого и юркого, считал, что Дымша в будущем может весьма пригодиться.

Начавшееся вслед за манифестом брожение в поместьях Литвы очень интересовало Виктора Сурвилу. Но у него не было точных сведений, отчего, когда и как происходят эти беспорядки. Отец писал скупо и нехотя, других информаторов у Виктора не было. Поэтому он так ценил полученное в мае от Стяпаса письмо об апрельских событиях в Шиленай. Стяпас писал еще, что Скродский намеревается отнять угодья у шиленцев и выдворить их куда-то на неурожайные земли.

Виктор просил Стяпаса успокоить крестьян. Сам же собирался приехать и встать на защиту их интересов. Если бы молодой Сурвила прибыл, как предполагал, хотя бы в июне и взялся бы за это дело, то, возможно, Юркевич не посмел бы пойти на незаконные насилия и подлоги. Но в то лето Виктор запоздал. Ни Скродскому, ни юристу и в голову не приходило, что кто-либо из соседей вмешается в их распри с крестьянами. Юркевич был уверен, что, располагая согласием трех мнимых деревенских уполномоченных, без труда выполнит желание Скродского. В его практике еще не бывало, чтобы суды и иные инстанции не поддержали притязаний помещика. Поэтому было решено после косовицы ржи, перед севом озимых, объявить шиленцам, что нужно обменять землю и заключить с паном договоры о выкупе. Пока это хранилось в тайне.