Андрей Шайкин - Крестьянские мемуары

Вот и для меня наступили мытарства, мучения от ненавистного врага-фашиста, страдания и голод, издевательства невыносимые! (Подчеркнуто мемуаристом. - Ред.).

А теперь я расскажу, как попал в плен к ненавистному врагу-фашисту около села Кутильвы Харьковской области. Заняли мы оборону в семи километрах от Кутильвы. Противник прорвал левый фланг и окружил нас, мы оказались в тылу немцев, в сорока километрах от своих. Это было мое четвертое окружение. (Причина их в том, что) наши войска отступали как попало. Командование про нашу роту совсем забыло. Мы послали связного – его убили или еще что с ним случилось, никто не знает. А мы все лежим в обороне. Ободняло. Едет легковая машина по шоссейной дороге, немецкое начальство. Мы ее обстреляли – она назад уехала в свой штаб, который находился в Кутильве. Село было занято немцами ночью. А мы все «воюем» в немецком тылу. И этот день пролежали, ночью послали разведчика. Он узнал, что в Кутильве штаб немецкий. И ротный Попов Михаил Федорович нам сказал: «Мы ротой не сможем выйти из окружения, так как находимся в глубине немецкой обороны. Давайте разбиваться на группы по три-четыре человека, товарищей подбирайте себе сами, и будем выходить из окружения». Я подошел к ротному, он спрашивает: «Как фамилия?» «Шайкин». «Сколько человек в вашей группе?» Я ему ответил: «Три человека: я, Манышев и Бочкарев». (Все из села Малая Сердоба). «Хорошо, вот теперь я буду рассказывать, как выйти из окружения, а вы смотрите на карту». Он открыл карту, фонариком светит: «Пойдете на восток по лесу, пройдете километров десять, дальше будет редкий кустарник, местами трясина, луга шириной километра три. Дальше пойдет сплошной лес до Ахтырки. Пройдя через него, вы и попадете к нашим».

Ротный пошел в группе из четырех человек: он, политрук, один земляк ротного и разведчик. А мы втроем. Начался дождь со снегом. Лезем по лесу. Вдруг Бочкарев потерялся. Кричать опасно – враг кругом. В это время на нас наткнулся товарищ, тоже отшибся от своих, звать Иваном. Мы его приняли к себе. На нас было хорошее обмундирование: новые шинели, новые зеленые плащ-палатки, хромовые сапоги. Подошли к тому месту, которое указал по карте ротный, посидели, отдохнули и снова вперед. Сперва ползли, потом пошли в рост. Никого из своих не слыхать, не видать. Вдруг началась стрельба по нас, прямо засыпало пулями. Ивана убили, а мы с Манышевыми остались живыми. Подбегают к нас пять немцев-эсэсовцев, злые, как собаки. Нас обезоружили, отобрали винтовки, гранаты, патроны, кричат: «Рус, капут! Убить их!» Но их начальник унтер-офицер сказал: «Никс капут, не надо убивать». И повели нас, один впереди, двое сзади с автоматами. Идти до их штаба далеко, до Кутильвы. Если бы не унтер-офицер, они бы нас не довели, убили бы. Привели нас в церковь, а там уже пленных человек 150 Там был и наш политрук. Но мы к нему не подошли, и он очень расстроился.

Утром нас выстроили в одну шеренгу у церкви, говорят: «Коммунисты, гвардия?» Уж очень хорошо мы были одеты и обуты. Начали нас разувать-раздевать, плащи сняли и сапоги хромовые. И оказались мы разувши, а идет дождь со снегом. Манышев был в ботинках, их немцы не стали снимать. И вот для тех, кто оказался без обуви, началась мука. Как скотину гнали нас и били прикладами.

Прошли 20 километров до какого-то села. Загнали в телятник. В нем грязь, только вдоль стен сухо. Снял я с ног тряпьё и полотенце, поджал ноги, шинелью завернул. Ноги синие. Дело плохо, смерть на носу. Но делать нечего, надо все переносить, духом не падать. Подошел ко мне Манышев Иван Григорьевич и толкует: «Андрей Васильевич, ты до Полтавы не дойдешь, погибнешь». Я отвечаю: «Ничего не сделаешь. Помру – отмучаюсь. Дело к этому идет. Я – нынче, вы – завтра. Немец всех истребит». Манышев мне говорит: «Андрей Васильевич, мне по нужде надо выйти". Я ему отвечаю: "Вон садись в грязь да оправляйся". - "Нет, мне надо выйти". Толкнулся в ворота, ему конвоир открыл: "Шайзо". По-нашему, "оправляйся". Он отошел, а тут избенка рядом,сад и старик стоит. Манышев ему и говорит: "Дедушка, дай калоши, у меня товарищ разувши". А старик говорит: "Я уж наплакался, на вас глядя, но вдруг супостат (конвоир) застрелит". Манышев отвечает: "Пускай меня убивает, только дай калоши". И старик тут же принес, наверное, были где-то рядом. Человек был хороший, дай ему Бог Царство Небесное, кости бы его никогда не гнили!" Вот мне Ванька (Манышев) принес калоши, а я у него спрашиваю: "Где ты взял?" - "Бог дал". И дал мне чулки, у него в запасе были последние. Я надел калоши и поблагодарил Бога, он мне помог, обул меня и мысли вложил Ивану - наружу выйти, и старик тут оказался, будто ждал, кто придет и попросит калоши. Это всё по-Божьи.