Кристофер Бакли - Охотник за судьями

Балти разбудили вопли. Он вылетел из постели. Благодарна и Коббы стояли у двери комнаты Ханкса.

— Что случилось, ради всего святого? — воскликнула миссис Кобб.

— Ему опять кошмар приснился, — сказал Балти.

— По звукам непохоже…

Из-за двери снова донесся вопль — безумное уханье.

— Я тебе говорила, что он слишком много пьет, — заметила миссис Кобб.

— Я разберусь. — Балти открыл дверь.

Ханкс стоял, привалившись к стене. Он смотрел на свои ноги, приподнимая по очереди то одну, то другую. Он взглянул на Балти, ухмыляясь, и продолжал поднимать и опускать ступни, словно благоговея перед неким только что изобретенным механическим чудом.

— Балти, глянь! Глянь!

Вошли миссис Кобб и Благодарна.

— Я на ногах!

— Вам бы на колени сейчас встать, мистер Ханкс, и вознести хвалы, — заметила миссис Кобб.

Ханкс продолжал поднимать и опускать ноги:

— Мне приснилось, что я хочу поссать. Я потянулся за горшком. Не нашел его. И вдруг понял, что я стою. Стою!

Через несколько дней Ханкс уже полностью владел ногами. Миссис Кобб и Благодарна спорили, кому принадлежит заслуга его выздоровления. Миссис Кобб приписывала успех своим чаудерам. Благодарна говорила, что помогли ее молитвы и то, что она растирала Ханксу ноги. Балти выразил свое мнение — что Господь совершил чудо, но не исцеления, а милосердия, освободив Коббов от дальнейшего бремени гостеприимства. Мика прозвал Ханкса «мистер Лазарь».

Благодарна, которая все это время была заботлива и весела, теперь с каждым днем становилась все замкнутей и молчаливей. Балти замечал это острее, чем другие. Поскольку Бартоломью настаивал, чтобы Балти и Ханкс сидели дома и не подходили к окнам, Балти никак не представлялся случай поговорить с Благодарной наедине. Наконец — за день до отъезда — ему это удалось.

— Все ли хорошо? Вы как-то грустны.

— Возможно, — ответила она, не отрываясь от работы по дому. — Куда ты поедешь?

— Я не должен этого говорить. Новый Амстердам. Не выдавайте Ханксу, что я вам сказал.

— Ты не задержишься в Нью-Хейвене?

— Не знаю, каковы намерения Ханкса. Он весьма зол на мистера Макреля. Он не из тех, кто забывает обиды. Хотя, конечно, и я не прочь дать Макрелю поболтаться на утесе. Или этим чертовым квирипи…

Балти помолчал.

— Миролюба мне все рассказала. Про Гедеона. И про…

— «Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь».

— Это из «Священной книги квакеров»?

— Мистер Балти, никакой «Священной книги квакеров» не существует. Это из Послания Павла к римлянам.

Балти заржал:

— Похоже, Павел не бывал в Нью-Хейвене.

— Господь пощадил тебя и мистера Ханкса. Ты мог бы воздать Ему. Благодарностью.

— Я предложу это Ханксу. Но не думаю, что он согласится с Павлом.

— Ради меня.

— Вы загадка, вот что я вам скажу. После того, что эти «святые» с вами сделали?

— Предоставь возмездие Богу, Балти. Обещаешь?

— Обещаю, если вы пообещаете не разгуливать больше у них в молельнях нагишом, — не уступал Балти. — Простите, но я подозреваю, что от этой тряски у вас мозги съехали. Вы же знаете, что они с вами сделают! Вы что, хотите умереть такой смертью?

Благодарна улыбнулась. Их губы слились. Жаворонки запели гимны у небесных врат. Тут дверь с грохотом распахнулась, и вошла миссис Кобб, держа в каждой руке по обезглавленной курице.

— Ну и ну, — сказала она. — Извините, не хотела вам мешать.

Наутро Балти и Ханкс уехали. Благодарна проводила их до своей хижины. Ханкс попрощался и отошел немного.

Балти сказал:

— Я не знал Гедеона, но уверен, он не хотел бы, чтобы вы таким образом уничтожили свою жизнь. Но могу сказать точно — ему очень посчастливилось, что вы были его женой.

Она коснулась ладонью его щеки:

— Благодарю тебя, мистер Балти, за все, что ты для меня сделал. Что бы ни ждало меня впереди, я молю Бога, чтобы Он сделал меня достойной твоего доброго сердца.

Она поцеловала его в лоб, повернулась, вошла в маленькую хижину у пруда и закрыла за собой дверь.

— Но я же обещал.

— А я нет.

— Ну я вроде как пообещал за нас обоих.

— Тише. Ты болбочешь, как стадо индюков, — вздохнул Ханкс.

Солнце клонилось к закату. Балти и Ханкс, изображая торговцев рыбой, расположились с телегой, груженной товаром, на улице рядом с домом Уильяма Джонса.

— Я не верю, что из Гарварда тебя выкинули за пьянство в день Господень.