Мик Зандис - Ливонская ловушка [litres]

– Я, наверное, переживу это ранение, ваше высокопреосвященство. Но одежда моя порвана. И долг этого господина…

– Наверняка может быть покрыт, – заключил за него клирик. – Ты сказал…

– Два пфеннига плюс два за тунику и панталоны, ваше высокопреосвященство. А еще моя рана.

– Я заплачу тебе золотой солид. Брат Карл, – клирик повернулся к стоящему за его спиной монаху, – дай этому уважаемому христианину солид.

– Но…

– А мы с этим молодым человеком, невольно нанесшим восполняемый вам сейчас урон, пройдемся. Думаю, свежий воздух пойдет ему на пользу.

Никто из посетителей и заметить не успел, как золотая монета перекочевала в руки хозяина келлера, а кинжал Иоганна оказался в руках монаха, подхватившего молодого повесу, даже не пытающегося противиться стальной хватке верзилы в монашеской рясе, после чего возглавляемая клириком процессия направилась к выходу.

– Вы заберете этого негодяя к себе в Ливонию! – с пьяной прозорливостью выкрикнул им в спину один из посетителей.

Монах с Иоганном уже выходили в скрипучую дверь, но Альберт, в прошлом каноник Бременского собора, а ныне епископ Ливонский, остановился на верхней ступеньке и повернулся к посетителям келлера. Его правая, вытянутая вперед рука сжимала витую ручку епископского посоха.

– Господь учит нас: не судите, да не судимы будете. Дьявол постоянно испытывает нашу веру коварными соблазнами. Но Всевышний не отвергает ни одного из своих детей. Вы спросили про Ливонию. Что ж, я отвечу. Эта земля не только велика, обширна и богата драгоценным янтарем, тучными нивами и скотом. Кто-то из пилигримов собирается в дальний путь с мыслями об обогащении. Да, это правда, что многие рыцари становятся в Ливонии владельцами угодий и замков, а простолюдины – зажиточными бюргерами. Кто-то ищет воинской славы – и она действительно приходит к ним в битвах с язычниками. Да, среди ваших сограждан, отправляющихся со мной на богоугодное дело, имеются грешники, ищущие спасения за свои деяния. И каждый христианский пилигрим, после послушания в Ливонии, может, согласно дарованной нам папской булле, раз и навсегда избавиться от всех прошлых грехов.

Одинокая муха, пытаясь выбраться из лужицы пролитого на стол эля, недовольно загудела. Сидящий за столом мастеровой прихлопнул ее ладонью. Больше ни один звук не тревожил повисшую в келлере тишину. Епископ вгляделся в лица слушателей и продолжил. Теперь голос его звучал торжественно и звонко, как на проповеди в храме Господнем.

– Помните, дети мои. Звон золота пустой звук. Богатство приходит и уходит. Не к нему призываю я вас. Главная наша цель совсем в другом. Ливония населена язычниками, не ведающими, что творят. Наша благородная миссия наставить их на путь истинный, донести до них слово Божье, наполнить сердца благодатью и спасти заблудшие души, сделать их бессмертными, как у любого доброго христианина.

– И любой может присоединиться к вам? – выкрикнул мастеровой, первым освободивший место для предполагаемой, но так и не состоявшейся схватки.

Губы Альберта тронула едва заметная улыбка.

– Любой христианин, способный словом и делом помочь святой миссии. Наши корабли отходят завтра на рассвете, и на них еще есть свободные места.

Сначала на берег вынесли добычу.Женщины и дети на песчаном пляже восторженными возгласами встречали каждый новый предмет. Ассо вышел с пустыми руками, и на него никто не обратил внимания, словно того и не было. Из правого предплечья у него сочилась кровь, и он зажимал рану левой рукой. Его покачивало от слабости, в груди что-то клокотало, наружу рвался тяжелый кашель. Он присел на ствол поваленной сосны, одним рывком отодрал полосу от своей пропахшей потом туники и кое-как замотал рану. В деревне его не любили из-за угрюмого характера, да и он взамен не жаловал никого. Жил Ассо один. Несмотря на далеко не юный возраст и крепкую стать, еще ни одна женщина не входила в его дом. Сейчас ему хотелось одного: добраться до своего жилища и завалиться спать. Но сначала надо было дождаться своей доли добычи.

Пожива оказалась стоящей. Груз из быстро заполняющегося водой трюма перетаскивали в лодки. На песок свалили деревянные щиты меченосцев с набитыми поверх их плоскости металлическими бляхами, мечи, теплые накидки, скроенные из медвежьих и волчьих шкур, цепочки, сундучок с блестящими монетами. И еще один сундучок, доверху забитый кусками необработанного янтаря. Отдельной кучей скинули ненавистные белые плащи меченосцев. Они были скроены из прочной грубой ткани, которая могла бы пригодиться в любом хозяйстве, но ливы лишь с отвращением пинали их ногами или вытирали о них подошвы. Всем плащам предстояло сгореть в жарком пламени костра. Потом пошли сапоги. За время схватки кожа успела намокнуть, стянуть их с ног германцев было невозможно, да и времени на это не оставалось. В любой момент мог разыграться шторм или могли появиться другие корабли, тело в холодной воде застывало быстрей, чем выветривался жар недавней схватки. С германцев сдирали одежду, отрубали ноги и кидали в лодки, в общую кучу поживы, чтобы потом вместе с сапогами развесить на прибрежных соснах для просушки. Вскоре с лодок выгрузили бочонки с элем, с солониной, медом, несколько живых куриц, затем пришла очередь большого паруса, весел и даже тяжелой мачты. Постепенно от ободранного корабля остался лишь все менее заметный остов.