Рене Манзор - Апокриф. Давид из Назарета

Тыльной стороной кисти он вытер кровь и пот, стекавшие ему на глаза, и попытался отдышаться. Напряжение боя спало, и постепенно дала знать о себе боль, расходящаяся по всему телу. Лишь теперь он заметил, что ранен в бок.

– Клянусь всеми богами! – воскликнула Фарах. – Они неслабо тебя зацепили.

– Но я их все-таки сильнее, – оценил Лонгин результаты бойни. – А это – всего лишь еще одна царапина.

– Если ею заняться! – возразила она, спешиваясь. – Дай-ка я тобой займусь.

Она прошлась ладонью по его спине, задержав руку на ней.

Когда Давид очнулся, его глаза оказались напротив стремени. Он лежал животом на седле лошади. Плохо соображая, как он здесь очутился, Давид попытался выпрямиться, но резкая боль под носом напомнила ему об ударе, который он недавно получил. Опираясь на переднюю луку седла, он соскользнул на землю.

Именно в этот момент он и увидел валявшиеся тела.

Так и не выпустив из рук свои мечи и помятые щиты, легионеры кучей лежали в луже наполовину свернувшейся крови. Некоторые были обезглавлены, иные лишились конечностей. Как такое побоище мог устроить один-единственный человек? Что могло подвигнуть римского трибуна так искромсать своих собратьев? Неужели обещание, данное им вдове того, кого он казнил?

Внимание Давида привлекла поразившая его деталь: в отсеченной руке римлянина все еще был зажат портрет с его изображением. Юноша взял его и с ужасом стал рассматривать залитое кровью полотно. Этот рисунок был точной копией портрета, подаренного дядей Шимоном его матери в день бар-мицвы.

Голос Фарах оторвал Давида от этих мыслей.

– У тебя сильно идет кровь, римлянин, – заметила она. – Тебе нужен врач.

– Нет! – не согласился Давид, пряча портрет под плащ. – Если ты ему поможешь, то станешь соучастницей убийства римских стражников.

– Он прав, – согласился Лонгин. – Рабыня, помогающая беглецам… Они бросят тебя в тюрьму, без всяких сомнений. А мне бы этого не хотелось.

– Я больше не рабыня! – гордо заявила она. – Я – свободная женщина! Никто не имеет права указывать свободной женщине, римлянин! Никто. А вот если тобой своевременно не заняться, ты точно скопытишься. А мне бы этого не хотелось.

– Не переживай, детка, – сказал Лонгин, отрывая лоскут материи и прижимая его к ране. – Пока я нужен Всевышнему здесь, со мной ничего не случится.

Не зная, что ему ответить, Фарах обернулась к Давиду, который, пожав плечами, заметил:

– Если человек хочет умереть прямо на улице, это его дело! Уж я-то о нем жалеть не стану!

Сказав это, он вытер уже подсохшую кровь у себя под носом и ощупал его, чтобы убедиться, что он не сломан.

– Не будем оставаться здесь, – предложил Лонгин, беря поводья своей лошади. – Ты хорошо знаешь город, девочка?

– Как свою задницу, римлянин. Кстати, мое имя Фарах, а не девочка.

– А мое – Лонгин, а не римлянин. Если я назову тебе адрес, ты сможешь меня туда отвести?

– Запросто.

– Я нанимаю тебя в качестве проводника. Сколько стоит твоя задница в день?

– Больше, чем ты можешь себе представить, – вмешался Давид.

– Я не слишком дорогая! – не согласилась Фарах. – Я даже готова сделать скидку раненому!

Эта шутка вызвала смех у Лонгина, но он тут же оборвал его, кривясь от боли.

– Если ты хочешь, чтобы твой язык уцелел, девочка, – проговорил он, – подожди, пока у меня затянется рана, а потом уже смеши меня.

– Фарах. Ф-а-р-а-х, – произнесла она свое имя по буквам. – Не так-то сложно и выговорить, даже для римлянина.

Пока Лонгин, прихрамывая, пробирался сквозь толпу, совершенно незнакомые ему люди пытались поблагодарить его, дружески похлопывая по плечу. Некоторые с уважением расступались перед ним, приветствуя человека, бросившего вызов Риму.

Слухи о его подвиге распространялись от одной улицы к другой и вскоре достигли ушей захватчиков.

Кумран, Иудейская пустыня

Ферма была окутана густым туманом. Когда такое случалось в Иудейской пустыне, кочевники усматривали в этом нечто зловещее. По их убеждению это призрачное марево, распространявшееся вокруг Мертвого моря до самого Кумрана, несло в себе злых духов умерших, навсегда оставшихся в его темных водах. Немногие смельчаки отваживались выйти из дома в такое время.

Савл считал это предрассудками. Что же до римских стражников, обыскивавших ферму вместе с ним, они даже ни о чем таком не подозревали. Каждая вещь в доме была тщательно осмотрена. Мебель была перевернута, сундуки выпотрошены, кувшины разбиты, внутренние стены проломаны. Савл не намеревался полагаться на случай, будучи уверенным, что где-то здесь он обнаружит то, что укажет ему местонахождение сына галилеянина.