Кирилл Богданович - Ставление города у Красного Яра

Это была первая смерть на Красном Яру. Смерть нежданная. Тех, кто умирал на пути в Красный Яр от хворостей, от тягот великих, от холода и бесхарчицы, — тех уже в счет не брали. То дело былое. А вот тут, на новом месте, что казакам так приглянулось и которое считали они концом и вершиной тягостей своих, когда все беды путевые миновали, то дело совсем иное было, совсем особое дело. И казаки отнеслись к этому с великой скорбью и сокрушением.

Воевода Дубенской, видя, сколь опечалены казаки, задумал отличить Митяйку от иных прочих и повелел, чтобы погребли его вблизи острожной стены, около которой казак смерть принял. Да и не хотел он на новом месте, еще не обжитом и не обстроенном, могильник заводить, прибежище мертвых. Дело-то живое шло.

Когда домовину, излаженную тут же из плах, с телом Митяйки опустили в могилу и прочли заупокойную молитву, Дубенской выступил вперед. Казаки — а они все были тут, опричь караульных, — ждали, что дальше будет.

— Вот, казаки, пустили мы корень здесь, в землице сей, на этом месте, на Красном Яру. Стало быть, не сойдем с него, с сего места, коли корень наш тут в землю пошел. — Он кивнул на отверстую могилу. — То смерть наша, не чужая злоумышленная. То смерть ровно в дому нашем, как сродственник наш помер. И могила эта — наша родовая будет, и отходить нам от нее не след. Помните, казаки, сие. Ваша кость и ваша плоть под острогом лежат. На них острог стоит, крепко за острог держитесь. — Воевода замолчал, а потом опять начал: —А крест над могилой ставить не станем. Крест что? Поставь, а он упадет. Мы крест на стене острожной вытешем. И кто под крестом сим покоится, тоже топором на стене вырубим. Вечный тот крест будет, потому как и острог наш вечные времена стоять будет. А мы тебя, Митяйка-казак, завсегда помнить будем, глядючи на тот крест. Мир праху твоему. А ты, господи, спаси душу раба твоего и нас грешных помилуй. — И воевода осенил себя крестным знамением. Закрестились и казаки.

Хмуро смотрел Дубенской, как закидывали землей могилу. Бросив сам первый ком земли, который, глухо ударившись о крышку домовины, рассыпался прахом, воевода отошел в сторону. Следом за ним подходили по чину и ряду атаманы, пятидесятники, десятники, рядовые казаки. Каждый из них кидал горсть земли и шептал поминальные слова.

А на другой день опять стучали топоры. И на третий день, и на четвертый тоже.

Исхудалые, почерневшие от ветра и солнца, оборванные, рубили казаки государев острог, самый украйный от всех крепостниц, городов и острогов сибирских, ладили себе избенки, по избенке на десяток, и другую поделку делали. Поставили избенку своего десятка и Федька с Афонькой. Оглядел Роман Яковлев ту избенку, потрогал нары, колки, в стены вбитые для пищалей и саблей, и сказал ласковое слово: хорошо, мол, постарались добры молодцы, ладная избенка получилась, не раз перезимуем в ней — и очаг для тепла есть, и оконца рыбьим пузырем затянуты.

Торопил всех воевода, крепко торопил: и месяца августа шестого дня на благолепное Преображение уже стоял на Красном Яру изрядно сделанный острог.

За новыми делами и трудами прошли месяцы август и сентябрь. Казаки разные государевы службы правили и начали под государеву высокую руку землицы и улусы приводить на реке Каче и тамошних иноземных мужиков объясачивать.

Уже к середине октябрь подходил, как приспел черед Федьке и Афоньке на посыльную службу к воеводе в приказную избу идти.

Добра и ладна приказная изба, на подклетки ставлена, с высоким крыльцом крытым. Рублена из сосновых лесин здоровых. А еще ни разу ни Федька, ни Афонька не были в ней — не довелось.

Когда подошли к приказной избе, то велел десятник Роман Яковлев у крыльца ожидать, а сам пошел в избу — воеводский указ сведать: где казакам посыльным быть и какую службу им править надобно будет.

Через малое десятник Роман Яковлев вышел из приказной избы.

— Велено всем, кто наряжен на службу посыльную, не отходить ни по какому делу и быть в приказной избе безотлучно.

Казаки поднялись на высокое шатровое крыльцо и пошли в избу. Сели по лавкам в передней горнице. А в другой — проем дверной еще не забран был — видят — стол стоит. И сидит подьячий за столом. Супротив него на стульце-складене, на мягкой шкуре, сидит воевода Дубенской. Оперся о колено одной рукой, другой бородку курчавую оглаживает. А подьячий разложил припас письменный: столбцы чистые, перья гусиные белые, чернильницу оловянную с крышкою, что всегда у пояса носил, песочницу с песком, холстинку чистую — перо отирать, ножик в чехольчике — перо чинить; красив тот ножик у подьячего — ручка из рыбьего зуба [33] Рыбий зуб — клыки моржа. , вся резьбой изукрашена.