Михаил Юхма - Цветы Эльби [Рассказы, сказки, легенды]

Охотники, само собой, нашлись. Смельчаки у нас не переводились. Да и Мигулу знали.

На другой день и кони готовы, и кинжалы наточены. Но тут случилась беда. Беду, как говорится, не ждут, сама приходит. К вечеру в село прибыли урядник со старшиной. Собрали народ, объяснили — ищем, мол, русского бунтаря. Не видели такого?

— Нет, — говорим, — не видели.

— А по нашим сведениям, он у вас в деревне! — поднял голос урядник. — Он бандит, супротивник царя-батюшки.

А мы на своем стоим, не знаем такого, и все тут.

— Добром не выдадите, — закричал урядник, — сами найдем, тогда на себя пеняйте! Поставим на околице черный столб.

Черные столбы ставили в деревнях, когда усмиряли бунт. Столбы проезжих отпугивали. В такой деревне не остановятся на ночлег ни обоз, ни путник. И торговать нельзя, не выгодно — налог повышен.

Не пужливого мы десятка, но все ж столб нам ни к чему, вот мы и обхитрили старшину. Посулил он нам награду за поимку бунтовщика, мы и согласились для виду.

Мигулы в деревне не было, и никто не знал, где он. Ищи ветра в поле. Да если бы и был, не принято у нас друзей выдавать.

В ту же ночь исчезла и Серси. Думали, в лесу заплутала, искали по глухим тропам, не нашли. Пропала наша красавица. А мне не верилось, что Серси погибла, чуяло сердце — жива. Тогда и пришло мне в голову: а не пошла ли Серси в город, предупредить Мигулу об опасности?

Хоть и царапала сердце ревность, а не забыл я о слове, данном нарутнику. Ночью мы семеро на конях выехали за околицу. Ждали, ждали, да все зря — не пришел Мигула. Так на зорьке и разошлись по домам.

Мигула не объявлялся, Серси тоже не было. Видно, вместе они где-то схоронились. И удивительное дело, понемногу перестал я горевать, привык, что ли, что так оно и должно быть. Об одном думал: поскорее бы нашлись они живы-здоровы. Пусть любят друг друга, только бы были живы.

Но проходил день за днем, а от них ни весточки. Бывало, сижу, думаю, изведусь вконец. Порой так и толкало меня оседлать коня и айда на поиски. Может, им подмога нужна, рука дружеская. Что-то делать надо, не сидеть же сиднем.

Прошла еще неделя, другая…

А вскоре дошел слух, которому и поверил-то я не сразу. На солдат, что вели каторжников в Сибирь, напали студенты, выручить хотели товарищей, которые на царя покушались. Да не вышло у них, подоспели стражники, стрельбу подняли. Погибло в бою человек десять, среди них будто был один русский студент и чувашская девушка.

Старик стал разжигать трубку. Горящая ветка дрожала в его руке.

— Вот так, — сказал Ендимер, — и кончилась моя любовь. Знала ли Серси о моем чувстве, догадывалась ли, не знаю и никогда не узнаю. Да и к чему, может, оно и лучше. — Ендимер долго глядел в костер, потом встрепенулся: — Мигулу я не винил. Он ее не обидел, не украл — сама ушла.

Морщинистое лицо деда было печальным.

аконец-то дед пошел на поправку — банька помогла.

Попарившись вволю, сидел он у печки, розовый, помолодевший, и рассказывал мне о проделках Патяна.

Я не сразу понял, кто он, этот Патян, но дед в ответ лишь беззвучно засмеялся.

— Как это — кто? Землепашец, известное дело. Чуваш землю любит, а земля человека мудрым делает. Вот и был таким Патян — умница, выдумщик, никому спуску не давал и остер на язык — попадало от него и богачу, и попу, и обманщику. Неужто не слышал?

— Откуда он, из какой деревни?

— Из какой, из какой… — Казалось, дед с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться. — Из нашей! А может, из какой другой. Давно его нет на свете. А спроси любого, и тебе ответят: Патян? Наш он, земляк…

Ендимер явно наслаждался моим неведением.

— Удивительная вещь — популярность, людская любовь…

— То-то и оно, — сказал дед, — и приходит она к тем, кто ее не ищет. Патян не искал, вот она к нему и пришла. И навсегда осталась. Побасенки про Патяна называются «мыскара». Хочешь, кое-чего расскажу?

Как-то коза Патяна забрела в церковь…

Увидал ее поп, и ну орать, пинать ногами бедное животное. А коза кричит — за околицей слышно.

— Тварь, — бушевал поп, — святое место изгадила! Вот я тебя, шайтанское отродье!

Дед на мгновенье умолк, взглянул на меня: