Мария Воронова: Здравствуй, сестра!

— Она наша близкая родственница. Что плохого, если она будет жить у нас? Думаю, мы должны взять на себя все заботы о ней.

Ксения Михайловна только застонала. С горя она налила и себе рюмку портвейна.

— То есть я должна? Вы же ничего не знаете о состоянии наших семейных дел. Больше того, не хотите знать. Мне приходится заботиться обо всем самой.

— Друг мой, мы, кажется, обсуждали будущее Элеоноры, — попытался переменить тему Петр Иванович, уловив, что голос жены звучит выше обычного. Ему прекрасно было известно, что она поступит так, как захочет, поэтому такие дискуссии он полагал пустой тратой времени. Ему хотелось читать.

— Вот именно! И я заявляю вам со всей ответственностью, что мы не можем нести расходы по ее содержанию. Не забывайте, что у нас есть собственная дочь. Думаю, что в первую очередь мы должны заботиться именно о ней. Хотя что я говорю?! «Мы должны»! Всем известно, что в этом доме обо всем заботиться должна только я одна, а вы слишком великий человек для этого.

«Женщины! — меланхолически подумал Петр Иванович. — Любую тему для беседы они трансформируют в тезис «мой муж без меня ничего не может» и виртуозно развивают его. Вести с ними конструктивные беседы бесполезно».

— А что же Смольный институт? Они оставляют неимущих воспитанниц в качестве преподавательниц. Почему они не приняли участия в Элеоноре? Разве она глупа? Или плохо воспитана?

— В том-то и дело! Элеонора была у них первой ученицей, они не хотели с ней расставаться. Но из-за титула ее неудобно делать классной дамой.

— Почему? — Петр Иванович обрадовался, что нашел тему, отвлекшую жену от его личности.

— Боже, они там такие щепетильные! Директриса беседовала со мной почти час. К ним поступают дети титулованных особ, которые могут увидеть оскорбление в том, что представительница аристократии будет у них в услужении. И представьте, директриса всем разболтала, что княжна Львова — моя племянница. Жаба старая! — добавила Ксения Михайловна под влиянием портвейна.

Петр Иванович удивленно приподнял брови.

— Все могло превосходно устроиться, если бы мне удалось найти для Элеоноры место гувернантки, — продолжала его супруга. — Теперь поздно. Если в обществе узнают, что я отправила княжну зарабатывать себе на хлеб, от нас все отвернутся. Как же, она так высокородна! А почему, собственно, я должна содержать ее? Только из-за титула? Но это абсурд! Ее титул меня не интересует.

Петр Иванович засмеялся.

— Вы сейчас рассуждаете, как мой ученик Воинов, а он заправский большевик. Получается, мы в безвыходном положении? Мы не можем отпустить ее работать, поскольку тогда от нас отвернется общество, а на ее содержание вам жаль денег. Так что остается? Только замужество.

— Извините, но здесь я совершенно не вижу выхода. Второй год идет война, невест гораздо больше, чем женихов. Мужчины очень разборчивы сейчас.

— В таком случае, если вы не собираетесь выделять ей определенные суммы для самостоятельной жизни, нужно найти для нее хорошее место. Иначе ей придется стать нашей прислугой.

— Не знаю, что тут можно придумать. Пока пусть живет. — С этими словами Ксения Михайловна удалилась в спальню.

Петр Иванович только вздохнул. Ох, не завидовал он бедной сиротке.

Через несколько дней профессора схватил жестокий приступ радикулита, работать он не мог, пришлось коротать дни на жесткой кушетке в гостиной. Когда его, скрученного наподобие круассана из французской булочной, привезли из института, племянница не растерялась. Убедившись, что Ксения Михайловна отсутствует, Элеонора взяла бразды правления в свои руки, и уже через пятнадцать минут тело страдальца было удобно размещено, укрыто теплым пледом и напичкано обезболивающими облатками. Еще через минуту были поданы свежие газеты и рюмка коньяка с лимоном — любезность, которой Петру Ивановичу никогда не удавалось дождаться от собственной супруги. Потом Элеонора спросила, не хочет ли он, чтобы она почитала ему вслух. Получив отрицательный ответ, девушка села в углу гостиной с вышиванием. Глядя на ее спокойное лицо, исполненное одновременно доброжелательности и чувства собственного достоинства, Петр Иванович искренне недоумевал, почему, по мнению жены, у Элеоноры должны возникнуть проблемы с замужеством. Он сам женился бы на ней хоть сию секунду!.. Потом понял, что жена права: из Элеоноры получилась прекрасная сиделка, но в молодости сиделка не нужна.

— Ах, вот что! — громыхнуло над его ухом. Разглядывая племянницу, Петр Иванович и не заметил, что супруга вернулась. — Вы опять свалились с радикулитом. Сколько раз я говорила, что ваш образ жизни неизбежно приводит к подобным припадкам. Вы не хотите похудеть, одеваться теплее.