Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

Жизнь третьего фаворита короля, графа Флемминга, была особенно богата приключениями еще до его приезда в Дрезден.

Как мы видели раньше, говоря об избрании польского короля, Август был обязан графу Флеммингу короной Ягеллонов. Главную роль, как водится, играли деньги, которые сыпались полными горстями.

Позднее, получив звания генерал-лейтенанта, тайного советника и обер-шталмейстера литовского, граф Флемминг взялся вести деловые переговоры с Дворами в Копенгагене и Берлине.

В 1700 г. Флеммингу был дарован графский титул. Наконец, получив звание главнокомандующего, он распоряжался военными силами в Саксонии, занимая одновременно должность первого кабинет-министра и оставаясь во главе государственных дел в течение 16 лет. Он умел устранять людей, ставших ему поперек дороги, сосредотачивая власть в своих руках.

Вообще о фельдмаршале сохранилось мнение как о человеке, одаренном замечательными способностями, живым, предприимчивым умом, отличавшемся личной храбростью и безграничным честолюбием.

Он однажды выразился так: «Я признаю, что обстоятельства создают человека; каждый человек способен на все, если ему представится удобный случай обнаружить свои способности. Я сам могу служить тому примером. Сначала я вполне отдался военной службе, не имея иного честолюбия, как стоять во главе полка; однако, я сделался первым министром и фельдмаршалом, никогда не побывав в коллегии. Я управляю, так сказать, одновременно и Польшей и Саксонией, не будучи знаком с законами этих стран; несмотря на это, я с честью справляюсь с делами».

С большой предусмотрительностью и непоколебимой самоуверенностью, со смелостью и страхом Божиим, как говорится, взял он в свои руки управление делами войны и мира. «Он проводил свои замыслы с большой смелостью; счастливые последствия, сопровождавшие все его предприятия, давали ему повод думать, что он вполне умеет вести государственные дела, и это внушило ему безграничное самомнение. Однако, со временем пришлось убедиться — это, впрочем, давно было замечено проницательными людьми, — что ему недоставало опытности в военном деле».

Говоря вообще, Флемминг был человек подвижный, жизнерадостный, которого трудно было сокрушить. Военная выправка сказывалась в нем очень сильно; его приказания были коротки, ясны, быстры, и, если их исполнение замедлялось, он приходил в ярость. Но его гнев быстро остывал; удачной шуткой его было легче успокоить, чем длинными и мудрыми объяснениями. Он сам был очень находчив и любил острить. Всегда занятый множеством планов, он привык быстро соображать и быстро приводил в исполнение свои замыслы. Он вечно спешил и писал так плохо, что сам не мог разобрать им написанного.

При этом он не отличался изысканностью обращения. Оно было сурово и даже грубо. Судя по его манерам, его скорее можно было принять за драгунского офицера, чем за министра. Но люди, его знавшие близко, умели с ним обходиться. Он ладил отлично с королем и считался его лучшим другом и верным советником.

До чего доходило вольное обращение в присутствии короля, доказывает случай, происшедший на одном празднестве. Это было в то время, когда графиня Денгоф играла известную роль при Дворе.

Флемминг устроил празднество, приказав выставить шесть полков на большом лугу близ Дрездена. При этом должна была присутствовать вся конная королевская гвардия. На холмах были расставлены пушки, и были отданы распоряжения доставить всему Двору зрелище больших маневров. Полки наступали друг на друга равными силами. Их колебания, натиск и отступление — все их движения представляли веселое зрелище, не причиняя никому ни малейшего вреда.

По окончании маневров король, окруженный сановниками и знатными дамами, обедал в большой палатке. Еще два стола были приготовлены для остальной свиты. Во время обеда палили из пушек и играла военная музыка. Фельдмаршал усердно угощал гостей и сам опьянел. Король, хотя не воздерживался от угощений, не позволил себе, однако, неуместных выходок. «Во время обеда, — пишет очевидец, — мне случилось наблюдать мучение одного камергера, обязанного прислуживать королю. Ему пришлось простоять более получаса со стаканом в руках позади короля, едва удерживаясь на ногах. Он, казалось, готов был упасть от малейшего толчка».

Фельдмаршал был вне себя от радости. Когда король собрался уехать, он бросился к нему на шею.

— Братец, если ты уедешь, я не буду считать тебя своим другом.