Бэла Прилежаева-Барская - В Древнем Киеве

Полученная рана, горести и беды оставили глубокий след на Глебкином приемном отце.

Ждан стал рассказывать, что было на вече, как киевляне сговорились послать послов в Переяславль и в Чернигов.

— И я увязался ехать с послами в Чернигов… буду искать Глебушка…

Олюшка при этих словах так и впилась глазами в Жданкино лицо.

— И полно, — сказал, вздохнув, Миронег, — поздно теперь отыскивать Глебкин след — не в речке же Снов, где потонули наши воины!

Кто-то стукнул в дверь. В хату вошли Онцифор с Петрилой.

— Ишь, что надумал мой Ждан! — начал было Петрило, — мало навоевался с половцами, еще хочет…

— И ты дал благословение? — спросил Миронег, откидывая упавшие на глаза волосы.

Тут вмешался Онцифор:

— Как же не дать?! Жданко хочет найти Глеба.

Миронег вздохнул:

— Найдет ли?

— Найдет, — уверенно сказал Онцифор.

— А как это случилось, что послы берут с собой Ждана? — спросил неожиданно повеселевший Миронег.

— Да как же не взять? — ответил Онцифор. — Ведь я — посол. Я и беру с собой своего унота.

Петрило молчал. Неизвестно было, с охотой ли он отпускает сына, или в душе его происходит борьба.

А Онцифор рассказывал дальше: «Святослав успокаивает, велит сказать брату своему, нашему киевскому князю Изяславу: ежели пойдешь с ляхами, то пойдем против тебя ратью — не дадим губить город отца нашего, стольный наш Киев; а если идешь к нам с миром, бери с собой малую дружину. Иди спокойно, супротивников нет у тебя теперь!»

Онцифор продолжал с воодушевлением, он говорил так, как будто его слушала толпа на киевской площади, а не два старика: Миронег да Петрило. Он говорил: «Опомнились русские люди, готовятся дать отпор проклятым. Святослав собирает войско, кликнул клич по Черниговской земле, чтобы шли на бой все, кому дорога родина и честь Руси…» И собираются со всех концов Черниговщины, со всех концов русской земли. Надо, чтобы воины собирались и с Переяславщины и с Киевщины… со всех концов русской земли.

Ладно ты сделал, Петрило, что благословил Ждана на поход. Пусть киевлянин он, не черниговец, но все одно: и переяславцы и черниговцы — все мы одно — Русь. Одно слово: «русские люди».

В это мгновение отворилась дверь — в комнату вошел Офрем. Он постоял тихонько, послушал, о чем говорят, а когда Онцифор замолк, Офрем заговорил: «Слушаю я тебя, слушаю, праведно говоришь… Вот я — новгородец — нет в наших краях половцев, а знаем мы, что обижают они Русь, знаем, что злейшие они наши враги…» И тут вспомнил Глебку. «И до чего хорош был малый! — ласковый, приветливый, до всего доходчивый, смекалистый!»

Миронег благословляет Глеба перед походом.

От этих похвал его приемному сыну еще пуще разгорелась у Миронега тоска по Глебу.

До позднего часа засиделись гости у Миронега, а потом вдруг заторопились. Онцифор со Жданом должны были наутро, ранним-рано отправиться на главную киевскую площадь, чтоб оттуда отправиться вместе с остальными послами в город Чернигов, а Петрило собрался наутро в родное сельцо под Василев.

Офрем вернулся к любимому занятию — списыванию книг, а Миронег остался дома один вместе с приемной дочкой Олюшкой.

Совсем тихо стало в дому у Миронега. Молчаливый сидел он за своим рабочим столом, где были разложены ножики, пилочки, двузубцы и валялись незаконченные чесала с хитрой резьбой, ларцы и рукояти мечей.

Миронег работал уж не так быстро и не с той охотой, как то бывало раньше. Ныло раненое плечо, и грусть по Глебке не давала покоя сердцу. Все думал об одном: осиротили его половцы проклятые, второго сына отняли.

Сидел Миронег у своего стола, отставив пилочки и ножики, глядя молча в одну точку.

Рыжий котенок, Глебкин любимец, вскарабкался к нему на колени, потерся об его рубашку, промурлыкал свою однообразную песенку.

— Олюшка, — кликнул Миронег Глебкину сестренку. — Накорми Рыжика!

Олюшка, глядя на Рыжика, начала причитать:

— Бедный братец мой, Глебушко! Кто-то накормит, напоит тебя, сиротинушку!

— Полно, доченька! — прервал ее Миронег и прибавил строго: — Не плачь! Все будет ладно!

Когда Онцифор со Жданом прибыли в столицу Черниговского княжества — город Чернигов, они увидели, что весь народ ходит по улицам, как в дни больших праздников, радостный, ликующий. Люди собираются в кучки, толкуют, что не можно терпеть больше половцев в русской земле, должно всех перебить, прогнать, чтобы и впредь не повадно было проклятым вторгаться в наши села и города.