Бэла Прилежаева-Барская - В Древнем Киеве

Жданко бежал рядом с Онцифором, опасаясь, чтобы ему не отстать от своего мастера, чтоб не потерять его из виду. Иногда мелькала мысль о Глебке, сожаление о том, что нет вместе с ним его друга.

Кто-то сунул в руку Ждана светец с зажатой между двумя железными стерженьками горящей лучиной. От быстрого бега огонь то разгорался, то затухал при сильном порыве ветра.

Теперь все внимание Ждана сосредоточивалось на том, чтобы не дать потухнуть лучине, чтоб дорога перед Онцифором была ярко освещена. Ждан не прислушивался к тому, что говорилось в бежавшей наверх толпе. До слуха долетали только отдельные слова: имена Коснячка, Изяслава, упоминался и князь Всеслав, заключенный в поруб.

Онцифор иногда останавливался, тяжело переводя дыхание и поджидая отстававших. Не все, как Онцифор, бежали по дороге, иные просто карабкались на гору. Песок со щебнем осыпался под ногами, ноги скользили, а руками люди цеплялись за камни, за кустарники, просто за землю, но все лезли и лезли вперед.

Чей-то терем на самой верхушке горы был ярко освещен.

— То княжеский дворец, — сказал Онцифор. — Пирует небось, со своими мужами, не чует, что незваные гости собрались к нему…

— А может быть, и чует и готовится к встрече, — сказал из темноты чей-то голос. — Думаешь, не было на вече соглядатаев?

— Братья! — покрывая шум и гомон толпы, закричал Онцифор. — Прежде всего спрашивать с Коснячка! К Коснячку на двор! К Коснячку!

— К Коснячку! — повторили люди, что были около Онцифора; отзывались и те, что только еще поднимались на гору.

Уже стояла громадная толпа у дубовых ворот Коснячковых хором, но не было видно огня ни во дворе, ни в доме. Тихо было и темно. Палками и кулаками стучали в ворота. Испуганный голос спросил:

— Что надобно?

— Коснячок надобен! Пусть сейчас же выходит к нам! — кричали Онцифор и стоявшие вблизи него киевские горожане.

— Нету Коснячка! Ушел! — ответил тот же голос из-за ворот.

— Куда ушел? Зачем? Не ведал разве, что ответ ему надо держать?

Онцифор ударил рогатиной в ворота, а кто-то, стоявший рядом с ним, выхватил топор и со всего размаху врезался в воротный столб.

— Не круши добро боярское! Сейчас отопру!

Чьи-то ноги затопали по двору. Через короткое время загремел засов и ворота распахнулись. В воротах стоял перепуганный и бледный, как полотно, старый человек с лысым черепом и длинной, остроконечной, совсем седой бородой:

— Да я вам честью говорю, — скрылся Коснячок со всеми своими близкими, скрылся. Я один остался в дому — стар я, слаб, ни на что не годен.

— Куда скрылся?

— Не ведаю.

Рядом с Онцифором вырос Жданкин знакомец — мастер по бронзе. Теперь он обратился к толпе:

— Идем, братья, к порубу — освободим тех, кого несправедливо заключил Изяслав.

— К порубу! К порубу! — закричала толпа.

— Вы идите, братья, куда лежит ваш путь, а мой — к княжескому терему! Кто со мной идет?!

И толпа разделилась надвое: одна часть, во главе с Онцифором, направилась к ярко освещенному терему, другая — к порубу.

Хоть и празднично выглядел издали княжеский дворец с широко раскрытыми окнами, откуда лились яркие полосы света, однако не для праздничного пира собрались в гриднице князь Изяслав с братом своим Святославом, с дружинниками и со знатными мужами. Тревожно было в княжеских хоромах. Дошли сюда слухи о бурном вече на большом торговище. Знали уже здесь, что огромная толпа горожан стучит в ворота Коснячка, что ищут тысяцкого киевляне, что, не найдя его, побежали к порубу освобождать заключенных. Все то было ведомо князю, но он считал, что не посмеют смерды и простая чадь — городские люди — пойти против его воли. Княжеские мужи и дружинники не были, однако, спокойны.

Не один раз подходили они к князю и повторяли, что направились горожане к порубу, а в порубе сидит Всеслав…

Князь не хотел слушать слов своих дружинников, он подошел к раскрытому окну.

— Что нужно, людие? — спросил он толпу.

Князь слушает Онцифора.

Тогда вышел вперед Онцифор. Глаза великого князя и простого киевского мастера встретились, и князь опустил свои глаза.

Онцифор заговорил.

— Княже! Я пришел с Альты! Все видел своими очами; слыхал своими ушами стоны и вопли тех, кого избивали и калечили проклятые половцы. Наше войско разбито! Стыд! Позор!