Валерий Замыслов - Иван Сусанин

Послы нашли Михаила с матерью в Ипатьевском монастыре Костромы. Приехали к вечеру. Шереметев и Бахтеяров-Ростовский известили костромского воеводу, духовных лиц и всех горожан, и утром следующего дня, с иконами и хоругвями, крестным ходом двинулись к Ипатьевскому монастырю. Марфа Ивановна и Михаил встретили крестный ход перед обителью. Лица у обоих были безотрадными: они еще заранее были извещены Иваном Никитичем Романовым о намерении Земского собора избрать Михаила царем, и встретили это неожиданное для них известие удручающе.

Выслушав речи челобитчиков, Михаил отвечал «с великим гневом и плачем», что он государем быть не хочет, а Марфа Ивановна добавила:

— Я не дам благословения сыну на царство. У Михаила того и в мыслях никогда не было, да и не в совершенных он летах.

— Позволю тебе напомнить, матушка Марфа Ивановна, что Иван Васильевич Грозный вступил на престол четырнадцати лет, — молвил архимандрит Новоспасского монастыря Иосиф.

— Тогда лихолетья не было, святый отче. За последние же лета многие люди на Москве измалодушествовались и не прямо государям служили. Бояре изменили Борису Годунову, свели с престола и выдали полякам Василия Шуйского. Видя такие прежним государям крестопреступления, позор, убийства и поругания, как быть на Московском царстве моему сыну?

— Ныне, матушка Марфа Ивановна, на Москве всё поуспокоилось. А что ране было, надобно поскорее запамятовать, ибо так Богу угодно, — молвил келарь Троице-Сергиевского монастыря Авраамий Палицын.

— Бог карал за грехи тяжкие, — сурово продолжала Марфа Ивановна. — Московское государство разорилось не токмо от польских и литовских людей, но и от неустойчивости многих людей русских, особенно московских господ и шаткости воевод. Да и ты, келарь, не без греха. Не ты ли высказывал в святой Троице, что «лучше польскому королю служить, чем от своих холопов потерпеть поражение?» [221].

Авраамий Палицын поперхнулся и побагровел. Откуда эта инокиня изведала его слова? Видимо, когда сидела в Чудовом монастыре, а из обители в обитель быстро слухи доносятся. Сколь людей ныне услышали о его изменных словах! Ведь было же оное, было, когда он находился среди осажденных Троице-Сергиевского монастыря. Ну и оплеуху получил от инокини!

Марфа же продолжала:

— Зело много было непостоянства в людях, а посему царство разорилось до конца, прежние сокровища царские, собранные за многие лета, иноверцами вывезены, дворцовые села, черные волости и города запустели, а служилые люди бедны. Так как же царю служилых людей жаловать, как свои государевы обиходы полнить, и как против своих недругов стоять?

— Матушка истину сказывает, — вступил в разговор Михаил. — Ежели она благословит меня, то благословит на погибель, и не только меня, но и отца моего, Федора Никитича, что заточен во вражеское узилище. Моя царская корона лишит отца головы. Мне же без благословения родителя своего на Московском государстве быть нельзя.

Веские слова высказал юный Михаил, но послы не отступались.

«Со слезами молили и били челом Михаилу, чтоб соборного моленья и челобитья не презрел; выбрали его не по его охоте, а по изволению Божию, по желанию всех православных христиан от мала до велика на Москве и во всех городах».

Сказал свое слово и князь Бахтеяров-Ростовский:

— Царь Борис сел на царство своим хотеньем, истребивши государев корень — царевича Дмитрия. После того он начал делать всякие неправды, и Бог отомстил ему за кровь царевича богоотступником Гришкой Отрепьевым. Расстрига по своим худым делам от Бога месть принял и злой смертью умер. Царя же Василия Шуйского выбирали на государство не Земским собором, а немногие торговые люди, и по вражьему действу многие города ему служить не возжелали и от Московского государства отложились. Все сие делалось Божьей волей да грехом всех православных христиан, поелику во всех людях была рознь и междоусобие. Ныне же люди наказались и пришли к единению во всех городах. Что же касается, государь, отца твоего Филарета Никитича, то ты бы, государь, о том не печаловался, ибо Боярская дума направила уже к польскому королю именитых посольских людей, кои скажут Жигмонду, что в обмен за Филарета будут отпущены в Польшу и Литву зело знатные пленники. Скоро, государь, быть на Москве твоему отцу.

— А меня сомненье гложет, князь.

Поддержала сына и Марфа Ивановна:

— Насколько вся Русь ведает, Жигмонд — жестокий человек. Он безучастен к своим плененным панам.