Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– Хан может все, но на деле хан издает только большие указы. Назначенный им тойон войска подписывает приказы от имени хана. Но только подкрепленный золотым ярлыком хана указ считается ханским. За остальное отвечают тойоны со своими приказами. Джасабылы следят за исполнением тойонских приказов.

– Ты уйгур, Татынг-тойон?

– Уйгур, хан.

– Пойдешь ко мне писарем?

– Я в твоей власти, хан! – отвечал Татынг, опустив глаза.

Тэмучин, однако, был терпелив.

– Нет, Татынг-тойон. Я разговариваю со свободным человеком. Я хочу, чтоб ты работал не по принуждению. Но твое немедленное «да» я посчитал бы неискренним, и даю тебе время подумать.

Поняв, что главный разговор окончен, Татынг-тойон, однако, остался стоять, переминаясь с ноги на ногу, рука его теребила кончик пояса.

– Хан… – начал он и смешался, наморщив лицо, но с агатовых глаз его словно смахнули пыль аксамитовой тряпицей, они заблистали, зажглись, забегали.

И Тэмучин поддержал его:

– Говори: что тебя мучает…

– Великий хан! – воскликнул горячо молодой уйгур. – Мой отец и родственники – купцы! И я боюсь, что все, что они своими трудами и лишениями скопили на черный день, в наше путаное время может пойти прахом! Можно ли избежать разорения с твоей помощью, хан? – На лбу говорившего и на щеках появились алые пятна – признак глубокого волнения.

– На этот счет есть мой указ: ограбленных в этой битве не будет. Скажи мне еще: чье слово может быть сегодня весомым для вашего народа?

– Только Гурбесы-хотун… Она и при отце Тайан-хана распоряжалась и властвовала… Инанча-Билгэ-хан взял ее себе тринадцатилетней. Тайан-хана она родила в пятнадцать лет, и прожил он тридцать два года. Она и сейчас полна сил, а выглядит как молодая девушка…

– Какому Богу ты молишься?

– Мы, уйгуры и найманы, поклоняемся единственному Богу – Христу. И только ему возносим мы свои молитвы! – смиренно ответил Татынг.

– Вот иди и молись, чтоб он вразумил тебя идти ко мне на службу… Вместе будем строить новый сильный ил, – сказал Тэмучин и жестом властной руки указал ему выход из сурта.

Мухулай-тойон, следуя приказу Тэмучина, собрал у себя шпионов. Они рассказали, что со вчерашнего дня среди найманских военачальников идут непримиримые споры о том, кто примет, а кто не станет принимать участия в мятеже.

– Пусть спорят, – сказал Мухулай, усмехаясь. – Их споры и раздоры пока были нам на руку… Но кто возглавит мятеж? У них есть мнение?

– И мнение есть, и человек, – сказал один из шпионов, бельмоглазый старик с широким, как торба, лицом. – Это Чулбу-тойон, он молод и смел, неглуп и… как бы это сказать?.. в меру осторожен!

– Какая уж тут осторожность! – сказал другой шпион с богатырской фигурой и усами, кончики которых он лишь изредка доставал изо рта и расправлял. – Вот кто осторожен – так это Кехсэй-Сабарах: ему трижды предлагали возглавить мятеж, но старик уперся, как зверь, которого тащат в горящую степь!

– А может быть, он не верит в успех мятежа или вовсе его не желает? – спросил Мухулай. – Что он говорит?

– Что он говорит, я не слышал, – отвечал шпион-богатырь, – но говорят, что прикинулся стариком, не хочет, мол, тягаться с молодыми.

Все то, что отметили шпионы Мухулая, было известно ему от доносчиков из числа самих найманов, а их оказалось немало. И кто бы они ни были по своей сути – люди, сознающие нелепость нового кровопролития или жаждущие выслужиться перед новыми властями, – Мухулая печалило, что самая смелая и боеспособная часть найманского войска, примкнув к мятежу, будет непременно истреблена. Останется толпа трусов, предателей, дрожащих за свою шкуру людей, а какое из них пополнение? Предавшие единожды, они уже не остановятся перед выбором между честью и бесчестьем… Так и сказал он Джэлмэ и Боорчу, на что мудрый Джэлмэ ответил:

– Не надо дать им возможности запачкаться кровью, а камень на пути этой возможности – старый Кехсэй-Сабарах… Проверь его, встряхни, как бычий пузырь!

«Да-да! – вспомнил усталый Мухулай. – Когда забивают скот, то высушивают бычьи мочевые пузыри, внутрь которых кладут сухие горошины, и встряхивают под ухом дитя… Если ребенок определит по звуку, сколько горошин внутри сухого пузыря, – получает погремушку. И у меня в детстве были такие игрушки… Я ведь хорошо определял на слух: две, три или пять горошин в желто-черной пустоте…»

И когда пришел Кехсэй-Сабарах, Мухулай заговорил с ним так:

– Мое слово – это слово моего хана. Ты готов слушать?