Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Ожулун вздохнула глубоко и прерывисто: как много ума надо, чтобы постичь скрытую суть жизни… Вот у дверей слышится недовольное шипение Хайахсын: она что-то твердо знает, если учит караульных уму-разуму. Да, она свое знает. Вот зашла в сурт, вздула затухающий огонь камелька, подбросила в пламя дров и сказала:

– Так хорошо на улице, так вольно… Может, выйдем, разомнем косточки?

Пошли.

До ночи еще было время, еще не стемнело окончательно, но после сурта, после яркого кострового огня казалось, что темень абсолютна. В стане запрещалось разводить уличные костры – лишь звезды небесные горели неистовым светом. Хайахсын сказала, взглянув на них:

– Это к ветреной заре…

Шепот Хайахсын прервался, и в наступившей полной тишине стали различимы крики ночных птиц, сторожевые зовы хищников. Ожулун напрягла, заострила слух, пытаясь услышать волчьи жалобы, но волки помалкивали: они выбирают для своих распевов какие-то особые времена и ночи.

«Как там наши, о Господи! Ты видишь все из глубин этого небесного провала. Я за всю свою жизнь не делала ничего такого, что считается грехом, и молю тебя смиренно: защити их, как защищал до сих пор, смилостивься над теми, кто во имя своих близких пошел на погибель! Я ни разу ни на шаг не отступила в сторону от указанного тобой, Господи, пути! Подобно волчице, рыскала по всей степи, чтобы прокормить своих сыновей, а теперь на моих сироток ополчились люди великих племен и преследуют их, как зверенышей, – ты видишь… Так сохрани их, защити, смилостивься над нами!»

– Ожулун-хотун, прислушайся! – шепнула на ухо Хайахсын и приложила к своим губам указательный палец. Глухой перестук лошадиных копыт слышался вдалеке. Если это гонцы, какую весть они несут? Как мучительна неизвестность, как обессиливает тревожное ожидание ясности! Конные приближались к стану. Вот их остановил дальний караул, и в становище они пойдут пешком.

Ожулун быстрым шагом вернулась в сурт, села и, словно окаменев, стала ждать, глядя на успокоительный огонь очага. Шаги нескольких человек приближались к жилищу, уже различимы стали их негромкие голоса, и по одному из них Ожулун признала Хурчагыса, посланного ею разведать хоро-туматов. Хурчагыс рассказал, что хоро-туматы снялись со старого места.

– И Буга-тойон отправил меня за разъяснениями, – продолжал Хурчагыс, – нужно ли продолжать поиски их следов?

– Передай Буга-тойону: пусть оставит десять человек для тайной слежки за хоро-туматами, если их след обнаружится… С остальными же людьми нужно завтра к вечеру быть здесь: утром отправимся в неблизкий путь. Когда ты поспеешь к своим? – глядя на усталого и разомлевшего от огня курьера, мягко спросила Хотун-хан.

– Если уйти прямо сейчас, к побудке буду на месте…

– Как ты не сбиваешься с пути в такой темени?

– Нахожу начало пути и пускаю коня по его воле, а утром рано начнет светать…

– Иди же к своему коню и – в дорогу, – не приказывая, не прося, а словно бы благословляя, произнесла Хотун-хан.

Ожулун долго не могла заснуть, все смотрела на звезды в дымоходе, отвлекаясь от тревожных дум, а когда, наконец, заснула – увидела свой давний навязчивый сон: в отверстие норы далеко-далеко мерцают звезды. А она, мать-волчица, чувствует у себя по бокам набухшие молоком сосцы. Черненькие крохотные щенки урчат от блаженства и сосут ее, захлебываясь молоком. Она вылизывает каждого поочередно, и сердце ее плавает в счастливом упоении, как в теплом масле. Но вот картина меняется, и она вместе со стаей из десяти волков стремглав мчится степью, а впереди мелькают мощные, сочные ноги сохатого. Он скачет галопом, но волчица заходит сбоку и слышит, как екает печень в утробе сохатого, слышит горячее дыхание жертвы. Она прыгает, хватает пастью горло сохатого, и горячая кровь загнанного быка ярит ее кровь, но тот кувыркается через рогатую свою голову и падает на Ожулун всею тяжестью тела, и ей душно, больно! Ей не вырваться… Она бьется изо всех сил…

Оказывается, это Хайахсын теребит ее за плечо.

– Ожулун, Ожулун, проснись!

Ожулун тяжело выходит из глубокого течения сна, не может унять сбившееся дыхание, хватает разверстым ртом теплый воздух, рукой пытается снять со рта завесу удушья и не может найти ее края.

Один и тот же сон, а концовки у него разные. Ожулун рассказывает сон Хайахсын и спрашивает, что бы он значил.

– Может, будут хорошие вести? – со вздохом надежды говорит Хайахсын. – Лишь бы было так, о, лишь бы было так…