Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– То есть?

– Да хоть и такую вот осаду… К тому же, всё запрещено: этого нельзя, того нельзя… Не трогай местных жителей, даже посевы не смей топтать, коней кормить. Даже несколько баранов, что мы съели, стоили нам человеческих жизней. А еще редко когда в открытый бой вступают, постоянно твердят: нужно беречь людей, не допускать потерь… А как воевать без этого, ума не приложу.

– Да-да, вот и сейчас: нукеры так удачно стену взяли, могли бы и ворота захватить, открыть – а их обратно отозвали… Зачем тогда надо было взбираться? Ради головы того убитого человека? Умер, ну и умер… Мог бы и еще поторчать…

– Ну, однако ж, и олух ты! А если б это была твоя голова, тогда как?

– Ох-ха-ха!.. Думаешь, ей больно было б?! Ах-ха-ха-а…

– Не надо так, други, говорить… Это они правильно делают, что так относятся к своим людям. Они и нашим погибшим честь по чести воздадут.

– Да-да. Верно делают, по-братски. А с осадой… Я так думаю: если сейчас сразу ворваться в крепость, они там в горячке сплотятся и будут драться из последних сил, как один человек. А у нас будут огромные потери… Нет уж, лучше подержать их в напряжении, показать, как сейчас, превосходство свое, чтоб растерялись, сникли… чтобы боевой пыл у них прошел. А то нас до Самарканда и не останется…

Как только найманы отошли от стены, Аргас вывел своих молодых воинов обратно за ров.

Курбан велел парням снять боевые доспехи и сложить их в котомки: наверное, посчитал, что здесь безопасно.

Аргасу это не понравилось, но он промолчал. Какими бы ни слабыми лучниками были сарацины, но и сюда могла долететь какая-нибудь дальнобойная стрела… Сколько раньше было потерь и ран из-за этого! Курбану жалко, конечно, что чесучовые рубашки загрязнятся, потому и велел так рано снять. И это вроде бы оправданно: обстановка может как угодно сложиться, а грязная ткань, пропитанная потом, дополнительно воспаляет, заражает раны. И лучше бы отвести сюн подальше, но без приказа этого не сделаешь…

Дым внутри все больше сгущался. Но сарацины, увидев, что осаждающие сами ушли со стены, опять заняли ее.

Юные нукеры сначала горячились, мазали, но потом успокоились, да и стрелы стало жалко тратить почем зря, и начали стрелять прицельно. И это сразу дало результаты, попадания заставили осажденных затаиться, редко кто из них отваживался высунуться и едва ль не наугад пустить ответную стрелу.

Уйгуры начали подвозить ко рву камни и грунт на предназначенных для того арбах, запряженных быками. А сзади, погоняя во все горло целый караван быков и верблюдов, тянущих огромные возы с разной камне- и огнеметной техникой, уже подъезжали китайские бахсы, мастера этого дела – наводчики, заряжающие, кузнецы. Поднялся устрашающий шум и гвалт, рев быков и верблюдов. На взгляд со стороны могло показаться, что здесь царит страшная неразбериха, но, если приглядеться, сразу становилось ясно, что все это вроде бы хаотическое движение подчиняется какому-то единому замыслу, плану, управляется невидимой, но властной рукой.

По религиозному установлению сарацинов, которое разделял и Хусейн, покойника следовало похоронить в тот же день до захода солнца, и потому с этим поторопились. Аргас решил повести на похороны все сюны, оставив для наблюдения за крепостью найманов: пусть юные воины разделят горе своего товарища. Пусть узнают, что бывает и такое в военном, ставшем их судьбой деле, когда воин, отправившийся на выполнение боевого приказа своего тойона, может вернуться вот так, с головою, отделенной от тела… И они на всю жизнь запомнят это.

А перед тем, когда Савву вызвали в Ставку, Батый опять напросился ехать с другом.

Хусейна омыли, одели в погребальные одежды. Голову приставили к телу, прикрыв содеянное палачом, и теперь он лежал, торжественный и скорбный. На высоком холме, поросшем жесткой пустынной травой, вырыли могилу. Прибыл Джучи и перед выстроившимся войском лично зачитал указ о назначении Саввы главой крепости и окрестных земель, перечислив все заслуги и достоинства его отца. Следом надел ему на голову в знак назначения на новую должность шапку с ярлыком, опоясал золотым поясом с полным набором амуниции.

Имам, стоя в изголовье покойника, воздевая руки к небу, очень долго молил Аллаха на непонятном всем арабском языке. Потом, завернув в белый саван, опустили Хусейна в могилу.

Вернувшись к крепости, Аргас и его питомцы увидели, что ров уже наполовину завален камнем и песком. В крепости, кажется, смогли погасить пожар, дыма больше не видно, а работы по засыпке рва под прикрытием лучников продолжались. Вот когда пригодился большой обоз Барчука со всей его обслугой. Осажденные отстреливались из бойниц, и приходилось то и дело выводить раненых, выносить убитых работников.