Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Тяжко Тайман-батыру, в котором только еще пробуждались крупные мысли, воля и ум незаурядного правителя, оказаться в оболочке изгоя. Еще вчера его воле подчинялись сотни не самых худших людей, а сегодня он сам подчинился воле судьбы и рад тому, что не столкнул в пропасть небытия своих близких и что по-прежнему не боится смерти, но и не ищет ее, потому что даже от опознания его трупа может вздрогнуть степь…

Усуйхан и Хулан, младшие невестки Ожулун, сблизились и сплелись, как две пряди волос в хорошо заведенной косичке. Это грело Ожулун и подтверждало безошибочность ее выбора. А вот признают ли девчонку своей хотун такие упрямцы, как мэркиты, – это вопрос. А влиятельные упрямцы есть не только среди туполобых мэркитов – из них можно крепости воздвигать, если собрать в одну кучу. Такую крепость чем возьмешь? Только гибкостью, сабельной гибкостью ума, змеиной его изворотливостью и мудростью, широтой немелочной, самоотверженной души – задатки всего этого в молодке просматривались, и они сближали Хулан с татарскими женами Чингисхана. Многие были обескуражены тем, как быстро сумели сестры Усуй и Усуйхан поставить свою власть над всеми шестью татарскими родами и как бестрепетно те приняли эту власть. Внешние мягкость и спокойная рассудительность являлись лишь оболочкой чего-то жесткого и своевольного, понуждающего к необидной покорности и смирению. Такой волей обладает умная жена счастливого мужа.

Воочию давала о себе знать кровь предков Кюл-Тэгинов, что возглавляли великий ил древних тюрков. Каким бы знатным ни казался окружающим их повелитель, но в те мгновения, когда нужно принять жизненно важное для судеб народа решение, только древнее и благородное происхождение водит рукой этого повелителя. Только порода может прозревать последствия своих решений или чувствовать благородной душой правомерность своих действий. Есть великие роды, избранные Господом для исполнения своей воли в подсолнечных улусах, и которые связаны с Господом невидимыми поводьями.

А вот пресловутая Ыбаха – притча во языцех – не такова.

Ее кэрэиты – не татары, воссоединение с ними, казалось бы, пройдет безболезненно. Но хотун – черная кость, она вела себя не как ханша, а как челядинка: шепталась по зауглам с недовольными, учиняла разногласия и явно плодила смуты. Род кэрэитов издавна имел обычай поносить и принижать лучших своих людей, каждый считал себя ничем не хуже заслуженного человека, каждый разрушал и оплевывал свой дом в меру своих не обузданных сердечностью сил. Но жалок разделившийся дом. И пока зараза из него не переметнулась вместе с наушничаньем и тихими шепотками на остальных, нужно пресечь ее пути, протоптанные неуемной Ыбахой.

«Надо все же взять другую девушку из рода кэрэитов и вместо Ыбахи возвысить ее… Впредь я не ошибусь ни в происхождении, ни в характере!» – размышляла мудрая Ожулун и утверждалась в этом намерении с каждым прожитым часом. «А о татарах надо поговорить с Экэ-Джэрэном: довольно маяться прошлыми грехами – пора подумать о настоящих достоинствах, о будущем иле… Теперь нас много, и у каждого в прошлом свои пути… Экэ-Джэрэн остался единственным главой этих выходцев из древнего тюркского каганата, а выглядит как человек, которого точит червь тяжких сомнений. Нет, почтенный! Щепка не может плыть против течения. И копание в гнойных ранах былых обид до добра не доведет, а до огневицы – может. Нужно соединить силы – и будущее наше будет бесконечно…»

Думали не только татарские аксакалы – думала и Ожулун, чьи волосы начинали седеть, но глаза, теряющие земную зоркость, видели далеко в вечности. И она еще была полна сил. Во всяком случае, ей так мнилось…

– Турхаты разохотились, – смущаясь чего-то, доложил Дабан. – Снова собрались на охоту, – пожал он плечами.

«Вот оно!» – Джамуху словно обдало жаром пустыни средь горной прохлады. Но голос его не дрогнул, когда он спросил Дабана:

– Что – заметили дичь?

– Вчера вернулись пустые. Сказали, все пусто, как чума прошла: ни рябчика, ни зайца, ни зверей никаких.

«Заговор строят, умники», – решил Джамуха и сказал Дабану: