Конрад Мейер - Юрг Иенач

Подписав договор, герцог обратился к полномочному представителю Граубюндена с просьбой, ему в угоду, задержаться в Милане хоть на несколько дней, дабы, как положено, принять в дар жалуемые при заключении договора награды и орденские цепи.

Затем он проводил гостя до порога.

Медленными шагами вернувшись назад, он остановился посреди залы.

— Этот человек слишком много узнал обо мне, — произнес он про себя. — Ему нельзя оставаться в живых.

Лес уже багровел на склонах гор, и с опустошенных плодовых деревьев бесшумно падали золотые листья, когда в последние солнечные дни из Милана в Домлечг вернулся наконец долгожданный духовник казисских монахинь. Попутно с общими переговорами отец Панкрацио хлопотал о восстановлении своего монастыря в Альмене, но успеха не добился; зато он привез из Милана самые что ни на есть удивительные и отрадные вести. В первый же вечер он отправился в Ридберг повидаться с синьориной и, сияя от радости, сообщил ей, что его превосходительство генерал Иенач, бывший ранее заклятым врагом ее преданной католической вере семьи, месяц тому назад, исповедовавшись и получив отпущение всех грехов, возвратился в материнское лоно единой истинной католической церкви.

Докладывая об этом, он торжествующе смотрел на синьорину. Очевидно, он связывал ее судьбу с этим радостным событием и считал, что великим актом покаяния с совести убийцы, кроме всех прочих грехов и злодейств, смыта и искуплена перед богом и людьми также и кровь ее отца. Она же только побледнела, но при виде его лукаво-выжидающего взгляда собралась с духом и ответила наконец:

— Я вижу для себя только один способ возблагодарить господа за столь неожиданное чудо — принять постриг в Казисском монастыре…

Этим ответом она окончательно посрамила долголетний опыт сердцеведа-патера. Зная сердечное влечение Лукреции к Иеначу, он не ожидал, что так трудно будет снять с ее души устаревший долг мести, который он не думал отрицать и даже уважал, как почтенный местный обычай, но, будучи человеком практическим, считал его в настоящем случае несовместимым с христианской любовью и житейской мудростью.

А Лукрецию испугало известие, привезенное патером. Она знала, что Иенач не мог по искреннему убеждению отречься от протестантства. Ей казалось, что он тем самым отринул свое изначальное глубочайшее верование, изменил самому себе, ниспроверг свою сущность. Что же его к тому побудило? Неужто и этот бесчестный шаг он оправдывал любовью к Граубюндену и так же, как измену герцогу Рогану, объяснял велением судьбы?

Так или иначе, толкнуть Юрга на это могли лишь те соображения и расчеты, которые всегда были чужды ему.

И все-таки между ними была разрушена последняя преграда, которой в слабости своей утешалось ее сердце.

Глубокий снег застлал тихую долину, покрыл кровли и башни замка Ридберг.

В конце января пронеслась весть о том, что наконец-то заключен прочный мир с Австрией и с Испанией, по которому восстановлены границы и вольности Граубюндена, и всем этим он обязан предусмотрительной мудрости и железному упорству величайшего из мужей, какого когда-либо знала страна. Юрг Иенач еще осенью заключил в Милане договор с герцогом Сербеллони, однако при венском и мадридском дворах медлили утвердить его, и лишь к концу года он был возвращен оттуда подписанным. По стране объявили, что в ближайшее время посланец Граубюндена прибудет в Кур, и, огражденный от всяческих посягательств предусмотрительными оговорками, скрепленный императорской и королевской подписями и печатями, бесценный документ будет им на торжественном собрании вручен граубюнденским советникам.

В начале февраля наступила оттепель. Фен свистел в ущельях Виа-Мала, завывал вокруг древних стен Ридберга. В воздухе было уже по-весеннему тепло, но на небе нависли тяжелые, грозные тучи, не ко времени звучала по ночам капель и зловеще шумели в беззвездной мгле бурливые, как в половодье, ручьи.

Лукреция стояла у окна, пытаясь проникнуть взглядом сквозь туман, который полз вдоль складок Хейнценберга, а по ту сторону Рейна спускался серой завесой над большой дорогой. По ней двигался нескончаемый поезд, и разноголосый шум обрывками доносился до Лукреции. Смутно мелькали скачущие всадники, с порывами ветра долетал звон колокольчиков на вьючных животных.

Не иначе как Иенач с вестью мира направлялся в Кур!

А в тумане что-то двигалось и двигалось непрерывной вереницей, и вдруг часть обоза отделилась и свернула на дорогу, ведущую к замку.