Конрад Мейер - Юрг Иенач

«Донна Лукреция Планта уполномочена мною вести переговоры с особой его превосходительства герцога Сербеллони на основе нижеследующих условий:

Наместник стягивает у форта Фуэнтес, близ границ Вальтеллины, отряд в количестве не менее десяти тысяч человек.

Он договаривается с инсбрукским двором о том, чтобы имперское войско той же численности было выставлено у северной границы граубюнденских земель близ Финстермюнца и на Луцийском перевале.

Командиры обоих отрядов подчиняются полковнику Иеначу и вступают на землю Граубюндена лишь по письменному приказу означенного полковника.

Полковник Иенач обязуется перед Испанией настоять на выводе из пределов Граубюндена не позднее чем в годичный срок всех расположенных там французских войск вплоть до единого солдата.

Испанская корона, со своей стороны, дает обязательство признать и обеспечить независимость трех союзных земель в прежних границах».

Пока подсыхали чернила, Иенач еще раз проглядел бумагу, а затем поставил под ней полную свою подпись.

Втайне он содрогнулся, увидев, как его чудовищный замысел облекся в плоть, точно вызванный заклинаниями беса, который то ли спасет, то ли сгубит его, а Лукреция, следя за его взглядом, скорее, чем можно было ожидать, уловила суть дела и поняла свою непосредственную задачу. Ей представилось, что речь идет о молниеносном, тщательно обдуманном и по возможности бескровном перевороте, и это было ей по душе, ее прямой натуре претило бы плести нити сложных интриг.

В ту минуту, как Иенач, сложив доверенность, передал ее синьорине Планта, на пороге, наспех разделавшись с поручением, вновь появился седобородый кастелян, и полковник приказал ему подвести к крыльцу вороного.

— Не забудь взять с собой старого ворчуна, Лукреция. Своими заботливыми медвежьими лапами он еще может отпугнуть врагов, — приветливо сказал Иенач и, поднявшись, вместе с хозяйкой подошел к окну. Ему не хотелось с ней расставаться. — Ночь совсем ясная, — заметил он, выглянув в окно. — Когда ты думаешь ехать?

— Завтра на рассвете. Обо мне ты будешь знать от Панкрацио, — сказала Лукреция. — Ты стал большим человеком, Юрг. Не мудрено, что женщины и капуцины у тебя на побегушках! — И на глаза ее навернулись слезы.

По этим насмешливо-грустным словам он узнал Лукрецию своих юных дней. Теперь она стала выше и величавей, наново расцвела, посмуглела от живительного дыхания родных гор. Ночной ветер играл завитками волос на ее висках, выбившимися из темной косы, венцом уложенной на голове, а глаза светились радостной силой, какой не увидишь под томительно-знойным небом Юга.

Милые сердцу воспоминания проснулись в нем; не совладав с собой, он обнял ее.

— Кажется, мы совсем недавно играли вместе там, внизу, — тихо промолвил он, глядя на деревья ридбергского сада, шелестевшие на осеннем ветру.

Она вздрогнула всем телом — перед ней встал образ отца — и, отвернувшись от Георга, устремила взгляд в темноту.

— Что это за огни на дороге вдоль Хейнценберга? Должно быть, похоронная процессия? — спросила она.

Иенач пристально взглянул на тот берег Рейна.

— Это факелы освещают путь герцогу, который под покровом ночи переезжает в Кур, — ответил он, еще раз заглянул в ее блестящие от слез глаза, торопливо поцеловал ей руку и удалился.

Герцог Генрих выбрал для своего местожительства в Куре величественный дом доктора Фортунаса Шпрехера. Граубюнденский ученый дворянин с превеликой готовностью предоставил его в распоряжение сиятельного гостя, смолоду питая честолюбивую страсть к знакомству с прославленными историческими личностями, ибо длительное общение с ними было плодотворно для его ученых трудов.

Едва только герцог был устроен в лучших покоях поместительного патрицианского дома со всем благолепием, какое подобало его сану и было доступно в здешнем горном республиканском краю, как после нескольких хмурых и ветреных дней крупными хлопьями посыпал снег. Наступила ранняя зима, белый покров так и не сошел с крутых кровель и строгих ступенчатых фронтонов старой епископской резиденции до самого конца февраля, когда феновые бури бушуют по стране и с первыми мартовскими днями жарче пригревает солнце.

Зиму добрый герцог провел в невольном бездействии, — от своих войск, стоявших в Вальтеллине, он был отрезан непроходимыми снегами, а переговоры с французским двором застыли на мертвой точке, ни на шаг не продвинувшись к цели. Если бы не забота о подписании договора наряду с другими заботами и сомнениями и если бы деятельному уму полководца не была мучительна вынужденная праздность, он чувствовал бы себя совсем недурно в шпрехеровском доме и в обществе своих бесхитростных единоверцев-протестантов.