Василий Авенариус - Меньшой потешный [Историческая повесть из молодости Петра Великого]

В ночь с 7-го на 8-е августа того же 1689 года, Петр был внезапно разбужен среди крепкого юношеского сна. Верный наперсник его, меньшой потешный, Меншиков, наклонился над ним с всклокоченной со сна головой и изо всех сил тряс его за плечи.

— Проснись, государь, проснися!

Петр быстро приподнялся на постели и, не придя еще хорошенько в себя, испуганно уставился на говорящего.

— Не полóшайся, государь, — продолжал впопыхах Меншиков. — Стрельцы…

— Что такое, Данилыч? Что — стрельцы?

— Елизарьев Ларион, пятисотенный Стремянного Циклерова полка, прислал к тебе сейчас гонцов: товарища своего Мельнова и денщика Шакловитовскаго Ладогина…

— Ну, ну?

— Оба они тоже преданы тебе. Шакловитый, мол, именем будто бы царевны, замыслил нонешнею ночью со своими стрельцами пожаловать к нам сюда, в Преображенское, и выкрасть разом все «гнездо» твое: князя Бориса Алексеевича (Голицына), Нарышкиных всех до единого, Лопухиных, Апраксиных…

Оторопь Меншикова заразила и его царственного господина.

— Так надо упредить их, скликнуть сейчас наших потешных, — заговорил он.

— Где уж, государь! Забыл ты, видно, что вечор опять в Немецкой Слободе пировали. Ты-то сам спозаранку выбрался, а те все с Зотовым загулялись далеко заполночь, и теперь, я чай, их и пушками не добудишься. Да и где их соберешь поодиночке по угодьям. А стрельцы, того гляди, нагрянут. Изготовься-ка бежать…

— Убегом бежать? — Ни за что! Лучше запрусь в фортеции нашей, в Пресбурге…

— Да удержимся ли мы там с тобой одни, без потешных?

Тут в царскую опочивальню ворвался один из гонцов, Мельнов.

— Прости, государь, но мешкать тебе, ей-же-ей, нельзя. Утекай отселе.

— Но зазор…

— Э, батюшка! Где волком нельзя быть, — там зайцем прикинешься, либо лисою: волка зубы кормят, зайца ноги носят, лису хвост бережет. Садись на коня моего и скачи без оглядки: он еще свеж и стоит тут у крыльца.

— Но куда я поскачу?

— Куда глаза глядят.

— Нет, государь: прямо в лавру к Сергию, — вмешался Меншиков. — Святые отцы там тебя, слава Богу, давно знают и схоронят от злодеев.

— Да как же мне оставить здесь матушку, молодую жену…

— Их, женщин, не тронут, — убежденно сказал Мельнов. — Но князя Бориса Алексеевича мы во всяком разе упредим: доставил бы их тоже завтрашний день в лавру.

— Вот это так. Ну, с Богом!

Наскоро приодевшись, Петр вышел на крыльцо.

— Я с тобой, государь, — сказал Меншиков, — благо есть тут и другой конь.

Второй гонец, Ладогин, не посмел прекословить и уступил своего аргамака товарищу царскому. Так-то среди глухой ночи, без всякого конвоя, два юноши, распустив удила, помчались из Преображенского за семьдесят верст — в Троицко-Сергиевскую лавру.

Два юноши помчались в Троицко-Сергиевскую Лавру.

Каково было изумление, каков переполох монастырской братии, когда, в 6 часов утра, в ворота лавры на измученных, взмыленных конях влетели молодой царь и его единственный провожатый, меньшой потешный.

— Где отец-игумен? — спросил Петр, когда его, донельзя избитого бешеной скачкой, дюжий отец-вратарь с молодым послушником приняли с седла и провели в келарню, а здесь обступили их старцы-монахи в камилавках и кафтырях, протирая глаза: не сонное ли то видение!

С трудом опираясь на свой старческий посох, ведомый под руки двумя послушниками, появился тут старец-игумен, благословил беглецов и с безмолвным ужасом выслушал повесть об опасности, грозившей юному помазаннику царского престола.

— Премудры Твои дела, о, Господи! — вздохнул он из глубины груди и вновь осенил Петра крестным знамением. — Как ты один-то, государь, бежать решился?

— Не один: вдвоем вон с Данилычем, — ответил Петр, дружески оглядываясь на Меншикова, — да и кони попались добрые.

— Здесь, за каменной стеной, что за каменной горой: нас и пальцем не тронут! — подхватил Меншиков.

— Коли Господь не попустит, так помазанника Его не тронут, — внушительно заметил игумен. — Ты не взыщи, государь: не изготовились мы принять тебя, как подобало б.

Того же числа, к немалому успокоению молодого царя, в Троицу прибыл форсированным маршем единственный преданный ему стрелецкий Сухарев полк; а вечером Петр имел радость обнять матушку-царицу и молодую жену, которых со всем придворным штатом сопровождали в лавру оба потешные полка: Преображенский и Семеновский.