Якоб Тик - Зигфрид

Никогда я не заботилась более прилежно о собачке и птице, они стали милее моему сердце, чем когда-либо. Спустя несколько дней после ухода старухи, я проснулась с твердым решением бросить хижину и унести с собой птицу. Мне захотелось увидеть другую жизнь. Сердце во мне болезненно сжималось, в душе шла какая-то борьба, словно состязались два враждебных духа. Мгновеньями мое тихое уединение представлялось прекрасным, но затем меня снова захватывала мысль о незнакомом, но чарующем мире.

Собачка, что-то чувствуя, прыгала вокруг меня, заглядывая в глаза. Но нечто толкало меня, не давая больше времени на раздумья. И вдруг я схватила собачку, крепко привязала ее в комнате и взяла в руки клетку с птицей. Собака, удивленная и испуганная таким непривычным для нее обращением, рвалась с поводка и визжала, она смотрела на меня умоляющим взглядом, но я боялась брать ее с собой. Затем я спрятала в мешочек один из сосудов с драгоценностями, оставив остальные на месте.

Птица начала как-то чудно вертеть головой, когда я вышла с ней за двери. Собака выла, силясь оборвать ремешок. Она хотела побежать за мной, но поневоле должна была остаться.

Избегая диких скал, я пошла в противоположную сторону.

Долго еще слышался лай и визг собачки, и это доставляло мне боль.

Птица несколько раз встрепенулась, собираясь запеть, но, вероятно, непривычность обстановки останавливала ее.

Чем дальше я отходила от хижины, тем слабее становился лай собачки и, наконец, совсем утих. Я плакала, несколько раз мелькнула мысль о возвращении, но любопытство, тяга к неизведанному влекли меня вперед.

Я миновала холмы и прошла через лес, когда же начало смеркаться, вынуждена была зайти в деревню. Я страшно робела, входя на постоялый двор. Мне отвели комнату и разостлали постель. Сон мой был довольно спокойным, только под утро пригрезилась грозившая мне старуха.

Путь был довольно однообразным, но чем дальше я уходила, тем тревожнее становилось от воспоминаний о старухе и собаке. Я думала, что, вероятно, собака без моей помощи умрет от голода, а когда шла лесом, то ждала, тревожно оглядываясь, что старуха вдруг выйдет ко мне из-за деревьев.

Так я шла, вздыхая и плача, когда же во время отдыха ставила клетку на землю, птица начинала петь свою чудную песню и живо напоминала мне покинутое прекрасное уединение. А так как человек по природе забывчив, то мне начинало казаться, что первое мое детское путешествие было не так печально, как это. Я желала даже снова оказаться в прежнем положении.

По дороге я продала несколько самоцветов и после долгого пути пришла в какую-то деревню.

Уже при самом входе в нее мне стало как-то странно на душе, я испугалась, сама не зная, отчего. Но скоро я поняла, в чем дело. Это была та самая деревня, где я родилась. Как я была поражена! Тысячи воспоминаний ожили во мне, и радостные слезы ручьями полились из глаз.

Многое в деревне переменилось, появились новые дома. Другие, из тех, что строились на моих глазах, обветшали, кое-где были видны следы пожара, все оказалось гораздо теснее и меньше, нежели мне до сих пор представлялось.

Я бесконечно радовалась, что после стольких лет увижу родителей. Я нашла наш домик, увидела знакомый порог, дверная ручка была прежней, а дверь — будто я только вчера ее за собой затворила. Сердце мое неистово колотилось. Я поспешно отворила дверь — в комнате сидели чужие люди, они с удивлением посмотрели на меня. Я спросила о Мартине, пастухе. Мне ответили, что вот уже три года, как он и его жена умерли.

Громко зарыдав, я бросилась прочь из деревни.

А я было так тешилась мыслью поразить их своим богатством! Мечты моего детства сбылись самым удивительным образом — но все напрасно, родители не могут порадоваться со мной, и то, что я лелеяла как лучшую надежду в своей жизни, навсегда погибло.

Я добралась до красивого городка, где наняла себе небольшой домик с садом, и взяла в услужение девушку. Хотя свет и не казался уже мне таким чудесным, как я воображала, но я понемногу забывала о старушке и о своем прежнем местопребывании и жила довольно счастливо.

Птица давно уже перестала петь, и я немало была напугана, когда однажды ночью она вдруг снова запела свою песенку, хотя и не совсем ту, что прежде. Она пела:

Всю эту ночь напролет я не могла сомкнуть глаз — в памяти моей пробудилось минувшее, я сильнее, нежели когда-либо, чувствовала всю бесчестность моего поступка. Заснуть мне удалось только под утро, а когда проснулась — вид птицы стал мне противен. Меня раздражало, что она не сводила с меня глаз, ее присутствие меня беспокоило.