Стелла Странник - Прощай, Ариана Ваэджа! [СИ]

— Странно… Иностранцев даже замолчал. — Такого поворота я вообще не ожидал. И что, у них есть что-то ценное?

— Да. Есть. Я, как руководитель экспедиции, тщательно готовился к ней и вот на что обратил внимание… Арбенин проявил какую-то… одержимость… он с утра до вечера проводил время то в читальном зале, то в минералогическом кабинете… Я уже тогда подумал, что он затеял что-то… может, и аферу какую…

— Это что же — преступление — получать знания? — усмехнулся профессор.

— Конечно нет! Но если представить, что с кем-то из заграничных сообществ была у него договоренность…

— Шпионить? — прыснул Иностранцев.

— А почему бы и нет! И вообще… — Кондратьев поправил острые уголки белого ворота рубашки. — Это я о теоретических знаниях. Он очень хотел быть подкованным, думаю, потому, чтобы выступить на симпозиуме, а может, и в журнале…

— Мы много чего и не видели! — поддержал разговор Скорожитовский. — Например, в пещере они могли найти жемчуг или… зуб мамонта, но вот книга Спицына… эти… «Шаманские изображения»… Лично я ее видел! И слышал, как он хвастался перед Сибирцевым, что приобрел ее по случаю… А после этого… Они вдвоем с Сибирцевым обсуждали тайный план…

— Нет… — профессор вскинул густые широкие брови, и на его лбу появились продольные морщинки. — Не верю, что такой тихий, уравновешенный преподаватель…

Вот он, вот он — этот момент, когда можно грести в свою сторону! Кондратьев чуть не поперхнулся, поспешив выдавить из себя:

— Это вы о нем говорите — «тихий»? Да он же — революционер?

— Что? — профессорские брови вытянулись в единую линию — настолько глубокими стали поперечные складки между ними. — Это вы о чем?

— Мы ведь вместе с ним работали в девятьсот пятом в этом университете, — спокойным театральным голосом начал Кондратьев свой рассказ, отложенный на «черный день». — Так вот, он проявил себя как бунтарь и даже выступал на студенческой общеуниверситетской сходке. После чего, конечно, уволили… за разжигание революционных настроений…

— Восстановили?

— Да. Уже после принятия новой конституции…

Кондратьев выдохнул. Фу! Кажется, все сказал! Сердце билось учащенно — на кону стояла его судьба.

— Вы, Павел Ильич, конечно, понимаете, насколько серьезны выложенные вами факты? Все, что касается девятьсот пятого года, конечно ж, могу проверить… и не дай Бог — оговорили человека! А вот что насчет тайных планов…

Он пристально посмотрел в глаза, спрятавшиеся за огромными линзами очков:

— Леонтий Иванович, — вы человек серьезный и… уважаемый в университете. Да и старше Кондратьева. Негоже в вашем возрасте было бы плести паутину…

— Что вы, Александр Александрович! Я ведь и поклясться могу, что на самом деле слышал их разговор. Они собирались сами провести это исследование… по шаманизму…

— Н-да-а… какое пятно на репутацию университета!

Этот нелицеприятный диалог с профессором воспроизвести сейчас слово в слово, конечно же, невозможно. Некоторые выражения, нет, не матерные, Боже упаси, Кондратьев просто-напросто пропускал мимо ушей. К чему лишние эмоции, когда в голове созрел грандиозный план? Он и сам уже начал верить в то, что Арбенин направил свой взор в Германию. Почему именно туда? На этот вопрос он сам себе и отвечал: во-первых, зависть заела по поводу того, что Кондратьев именно там и стажировался… Ну, а во-вторых — в этой стране было как-то последнее время неспокойно. В печати появлялись статьи о том, что немцы… нет, в своей стране они навряд ли революцию совершат… хотя, кто их знает — народ горячий. А вот вмешаться в дела какой другой страны — это вполне возможно. Так что Арбенину со своими революционными взглядами самое место — там.

Они вышли из университетского холла с застоявшимся запахом краски — видимо, где-то в аудитории наводили лоск к началу учебного года и шагнули под горячие солнечные лучи — оно стояло в зените. И — жарило, словно вкручивало в мозги шурупы.

— Леонтий Иванович, давайте-ка посидим где-нибудь в маленьком ресторанчике, подумаем, что к чему, ведь мы с вами теперь… — у Кондратьева так и вертелось на языке то самое выражение, когда-то оброненное Скорожитовским — «в одной лодке», но оно ему не нравилось с самого начала.

— С удовольствием!

— Кстати, как Наталья поживает? Привет от меня ей передавайте!

— Спасибо! Передам, когда вернется.

— А что, она в отъезде?

— На термальных водах.

— И где, интересно?