Инга Самойлова - На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре-2 [СИ]

— Железная дорога не работает из-за забастовок. А путешествовать в дилижансе долго, да сейчас и небезопасно — слишком беспокойное время, — сказал Шмит скованно. — Тем более, в вашем положении.

Лиза взглянула на свой округлившийся живот. Вот именно, о таком «положении» она и должна как можно быстрее сообщить мужу.

— Я все равно поеду.

Шмит помолчал:

— Тогда я буду вас сопровождать.

— Нет, не стоит.

— Если вы все для себя решили, Лиза, то я тоже все для себя решил. Вы не можете ехать одна. Я еще раз повторяю — это небезопасно. Я не позволю вам рисковать.

— Разве вы не понимаете? Я не хочу усложнять и так слишком сложные отношения с мужем вашим присутствием.

— Хорошо. Алексей Максимович обещался скоро наведаться к нам с супругой. Я думаю, он не откажет составить вам компанию. Вы согласны, Лиза?

Она молчала. Как плохо, что железная дорога не работает: ехать в поезде до Петербурга 22 часа, а в дилижансе четыре с половиной дня. Но она больше не может ждать.

— Лиза?

— Да?

Николай поджал губы:

— Вы хотя бы слышали, что я вам говорил?

— Да. Слышала. — Лиза вздохнула. — Не думайте, что я такая неблагоразумная. Я дождусь Алексея Максимовича. Он мне не откажет.

Но на следующий день доктор категорически воспротивился ее решению.

— Вы с ума сошли?!

— Но.

— Никаких «но»!

— Я беременна, а не больна.

— Хотите потерять ребенка? Поездка стоит того?

Лиза опустила голову, сникла.

Доктор вздохнул, похлопал ее по плечу:

— Ну, ну. Не печальтесь. Есть же такая замечательная вещь, как телеграф. Телеграфируйте в столицу — пусть ваш супруг приедет.

Лиза нервно потеребила ткань юбки. Ребенок лягнул ножкой. Лиза положила ладонь на живот — малыш успокоился. Затем вновь толкнулся.

— Наверное, вы правы, — произнесла она, поглаживая живот. Ребенок — важнее всего. Но у него должен быть отец.

Ближе к полудню Лиза сходила на почтамт, чтобы отправить телеграмму. Где поселился ее муж — она не зала, так что решила отправить сообщение в контору к его поверенному господину Рериху. Долго пыталась подобрать нужные слова, писала, комкала бумажку и писала заново.

Наконец, телеграмма была отправлена. «Алеша, прошу, приезжай. Лиза».

Фрау Фойт, крепко накрепко привязанная к стулу, с кляпом во рту, затравленно взирала на Глебова, который ставил пластинку в граммофон, а затем, покрутив ручку, опустил иглу. Зазвучал тенор Энрико Карузо, исполняющего арию Ка-нио из оперы «Паяцы» Леанковалло. [56] «Паяцы» — опера итальянского композитора Руджеро Леонкавалло. Премьера оперы состоялась в 1892 г. Частью оперы является популярная ария «Recitar/Vesti la giubba» («Пора выступать! Пора надеть костюм!») в исполнении итальянского оперного певца-тенора Энрико Карузо (1873–1921). Глебов прошел по комнате, помахивая рукой, словно дирижерской палочкой, взял стул, резко опустил на ножки, развернул спинкой в сторону фрау Фойт и сел на него верхом. Затем вынул из-за пояса револьвер, покрутил в руках.

— Весьма интересную игрушку я обнаружил в вашем ридикюле, фрау Фойт, — произнес Алексей и положил револьвер на край стола.

Облокотившись на спинку стула, он посмотрел на сиделку:

— Итак, фрау Фойт, сразу предупреждаю, если вы начнете орать, когда я вытащу кляп, я вам голову размозжу. Вам понятно?

Она кивнула. Глебов протянул руку и выдернул кляп. Фойт перевела дыхание.

— У меня астма, — сказала она, слегка задыхаясь.

— По мне, хоть грыжа. Кто вас прислал?

— Я вам уже говорила — господин Малышев.

— С кем вы разговаривали на лестнице?

— С сестрой.

— Не лгите! Так с кем?

— Господин Малышев просил меня сообщать ему о вашем здоровье.

— Что еще?

— Все, больше ничего.

Глебов покачал головой:

— Опять лжете. — Он закурил папиросу, повертел ее в руках. — Скажите, а это слишком больно, если огонек папироски затушить на коже человека? Например, об лицо… или шею… может, грудь? Где кожа более чувствительна, а? Есть возможность проверить.

— Нет, прошу вас! — Сиделка вздрогнула от ужаса. Неужели кто-то проделывал с ней эту пытку?

— Все только в ваших руках, фрау Фойт. — Глебов глубоко затянулся папироской, не сводя равнодушного взгляда с ее перекошенного ужасом лица. — Я даю вам право выбрать. Или вы мне все сами добровольно рассказываете, или же переносите неимоверную боль и под пытками все также мне расскажете.

— Я все расскажу. Расскажу, — дама стала задыхаться. Глебов холодным взглядом уставился на нее. — Меня нанял господин Малышев. Я работаю сиделкой.