Инга Самойлова - На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре-2 [СИ]

Алексей, опустив глаза, молчал. Малышев же ожидал его реакции на свое признание. Наконец Глебов взглянул на него. Глаза его недобро блеснули, однако болезненно-бледное лицо Малышева охладило его гневный порыв.

Глебов хмыкнул, выпрямился, расправил плечи.

— Как говорится, «Amicus certus in re incerta cernitur» [103] Верный друг познается в беде (лат.) , - с расстановкой сказал он.

— Что ты этим хочешь сказать?

Глебов не успел ответить. Дверь комнаты приоткрылась и на пороге возникла тоненькая фигурка девочки.

— Papa?

Малышева метнул встревоженный взгляд на дочь, резко остановил ее:

— Элен!..

— Oh, bonjour, mademoiselle! [104] О, здравствуйте, мадемуазель! (фр.) — поприветствовал ее Глебов с доброжелательной улыбкой.

Лицо девочки просияло при виде Алексея.

— Bonjour, monsieur! [105] Здравствуйте, месье! (фр.) — Она сделала реверанс и торопливо приблизилась к нему. — Как вы поживаете? Как поживает ваш крестник? — она кинула взгляд на отца. — Я рассказала papa, как эти грязные громилы, которых он с нами оставил, чуть не убили его! Он в добром здравии?

Глебов нахмурился — девочка напомнила об еще одной вине Малышева, однако нашел в себе силы ответить ребенку с доброй улыбкой:

— О, да, мадемуазель, он чувствует себя прекрасно. Однако скучает по вам.

Девочка зарделась.

— Иди к себе, дорогая, нам с господином нужно поговорить, — настойчиво прервал их разговор Малышев. — Иди.

Девочка послушно вышла и закрыла за собой дверь.

Алексей с холодной ухмылкой посмотрел на Малышева:

— Опасаешься меня?

Малышев сжал челюсти, так что заходили желваки.

— Мы по разные стороны, Глебов, — ответил он.

Алексей кивнул.

— По разные. И всегда будем, — согласился он. Затем встал. — Прощай.

Занесенная сугробами Москва, с ее ставшими в последние дни безлюдными улицами, казалась вымершей. Вся жизнь города была парализована: стояли фабрики и заводы — рабочие объявили всеобщую забастовку и готовились к вооруженному восстанию, магазины были закрыты, по ночам не работало уличное освещение. На центральных площадях горели костры, у которых грелись солдаты, ожидая приказа, по улицам в темноте медленно проезжали дозорные кавалеристы. Городовые на перекрестках останавливали прохожих. По всему городу проверяли документы, проводили обыск, аресты.

К городу подтягивались войска. Вскоре на Страстной, Скобелевской и Триумфальной площадях, около Кремля и в районе вокзалов стали выстраиваться батареи.

Рабочие дружины совершали вылазки, нападая на городовых и патрули — необходимо было добыть оружие, которого было недостаточно для начала восстания…

Вечером седьмого в Москве начались многолюдные митинги. Под одобрительные возгласы толпы звучали речи ораторов, призывающих к немедленному вооруженному выступлению. Полиция и войска применяли силу: окружив театр и сад «Аквариум», где проходил многолюдный митинг, в течение нескольких часов проводили обыски, аресты. На следующий день артиллерия обстреляла Фидлеровское училище.

Вечером 9 декабря появились первые баррикады: на площади Старых Триумфальных ворот, у «Аквариума», на Большой Садовой улице. В ночь на десятое рабочие Пресни забаррикадировали Большую Никитинскую улицу, дружинники фабрики Шмита построили баррикады на Садовой-Кудринской улице, со стороны полицейского участка на Нижне-Прудовой улице протянули проволочное ограждение.

При переходе всеобщей политической стачки в восстание на Пресне был создан штаб боевых дружин района. Главной опорой в работе штаба были рабочие фабрики Мамонтовых, фабрики Шмита, «Прохоровки», Брестских железнодорожных мастерских, Миусского трамвайного парка, типографии Кушнарева, ученики ремесленной школы Прохорова и городской школы Копейкина-Серебрякова. Штаб выработал план действий на Пресне: район был разделен на участки, были распределены дружины для их защиты, возведения баррикад, организованы вылазки.

Участок дружины фабрики Шмита находился в районе Горбатого моста. Так как дружина была вооружена и подготовлена лучше других, на нее были возложены самые ответственные задания.

В один из таких тревожных дней Лиза вызвалась сопровождать Шмита к фабрике, ставшей местом укрытия дружины. От дома Плевако, где они с несколькими рабочими забрали провизию, двинулись одним из ближайших переулков к Кудринской площади.

Везде были полицейские и солдатские патрули, встречи с которыми нужно было избежать, поэтому пришлось спуститься по переулку вниз, перейти дол и, дождавшись, когда мимо проедет патруль, осторожно пройти с переулка к фабрике. Оказавшись у правой стороны ограды, Шмит вынул ключ и открыл небольшую малозаметную калитку. Пропустив всех вперед, он запер калитку, и их процессия по тропинке прошла к фабрике. Возле фабрики их встретили рабочие-дозорные, помогли внести мешки с провизией внутрь помещений.