Джудит Керр - Как Бог съел что-то не то

Мама в отчаянии попросила своего нового босса повысить ей заработную плату. Босс был беженцем и хозяином скромного заведения по пошиву одежды, расположенного за Оксфорд-Серкус. Он плохо владел английским, и мама не только перепечатывала его письма на машинке, но и исправляла в них ошибки. Дело, однако, не приносило большой прибыли. И когда мама заикнулась о деньгах, босс развел руками и сказал:

– Жаль, дорогая, но могу не больше!

Сначала мама утешалась тем, что подшучивала (вместе с Анной) над неказистыми речевыми оборотами босса. Однако обе знали: случилась катастрофа. Теперь покупка каждого тюбика зубной пасты и ремонт изношенных туфель будут приводить к денежному кризису. И сколько ни экономь, сколько ни ужимайся, в конце недели ты все равно не сможешь оплатить выставленный счет.

– Может быть, Макс… – начала было Анна.

Но мама тут же выкрикнула:

– Нет!

Макс наконец-то добился отправки в зону боевых действий. И мама ужасно о нем беспокоилась. Макс убедил командование береговой охраны принять его на службу – доказал, что, хотя правила ВВС запрещают ему полеты над вражеской территорией, он может летать над морем. Пока Макс тренировался. Но уже в скором времени ему предстояло рисковать жизнью три, четыре, а то и пять раз в неделю.

– Нет, – отрезала мама. – Я не стану просить у Макса денег.

В результате на помощь, как обычно, пришла тетя Луиза. Она дала маме двадцать фунтов. И так как недельный дефицит составлял всего несколько шиллингов, этих денег должно было хватить на много месяцев.

– Она настоящий друг, – сказала мама.

А тетя Луиза, в свою очередь, спросила (с некоторой неуверенностью), не посмотрит ли папа то, что пишет профессор. Мама находила это удивительно трогательным.

– Для профессора очень важно, чтобы написанное оценил настоящий писатель, – объяснила она.

Папа вздохнул:

– Не могу представить, что профессор способен написать что-нибудь, кроме книги по медицине… И боже сохрани, если это стихи!

– Стихи или проза, к этому нужно отнестись снисходительно, – нервно ответила мама.

Оказалось, что профессор пишет не стихи и не книги по медицине, а мемуары – диктует их, сидя в деревне, своему секретарю. И совместными усилиями они произвели на свет уже две главы.

– Ну и как тебе? – спросила Анна у папы.

Папа пожал плечами:

– Он не умеет писать. Но что-то из его записок может представлять интерес. Я, например, не знал, что у министра юстиции Веймарской республики была язва желудка.

Но даже это не показалось Анне достойным внимания.

– И что ты собираешься делать? – спросила она.

Папа поморщился:

– Думаю, надо пойти поговорить с ним.

Профессора вдохновили папины комментарии, пусть и довольно сдержанные. А вот папины советы писать короткими предложениями и свести к минимуму количество прилагательных он выслушал с отсутствующим видом.

– Подожди! Ты увидишь, что я напишу в следующих двух главах! – воскликнул профессор.

Среди его берлинских пациентов были известные люди, и он посещал все их званые вечера.

– Боюсь, он напишет какую-нибудь чушь, – сказал папа, вернувшись домой.

Но мама возразила:

– Это так сложно – посмотреть, что у него получится? Ради профессора можно и потрудиться.

Следующие две главы, должно быть, заняли у профессора больше времени, чем предыдущие, потому что папа довольно долго ничего от него не получал.

Анна ходила на работу, на курсы рисования и мечтала о Джоне Котморе. Но ее интерес к секретарской работе совершенно пропал, и один раз она даже стала причиной конфликта в швейной мастерской – положила отрезы материала на рабочее место мисс Поттер, а не мисс Клинтон-Браун. И мисс Поттер раскроила три пары пижамных штанов, прежде чем ее успели остановить. Причем все шесть частей оказались на правую ногу. Когда миссис Райли указала ей на ошибку, мисс Поттер расплакалась и ушла домой, к волнистому попугайчику. А мисс Клинтон-Браун так возмутилась, что вынуждена была взывать к Господу Богу: пусть он пошлет ей терпение. Но – безуспешно!

В кладовой тоже особенно нечего было делать. Затонуло всего несколько кораблей. И моряки, нуждавшиеся в новой экипировке взамен утраченной, приходили довольно редко. Молодых людей, о которых могли бы заботиться и миссис Хеммонд, и миссис Джеймс, явно недоставало. И чтобы не смущать приходивших своим избыточным вниманием, дамы договорились обслуживать их по очереди. Это значило, что у обеих появилось больше незанятого времени, но использовали они его по-разному. Миссис Хеммонд диктовала больше писем или чаще беседовала со старыми дамами в швейной комнате. А миссис Джеймс, казалось, просто уходила в себя. Она сидела среди самодельных полок, уставившись на кучи одежды погибших огромными пустыми глазами, и иногда даже не замечала Анну, которая заходила что-то ей сообщить или принести чашку чая.