Марек Альтер - История Лейлы, сестры Ездры

Трое как один — с этим было покончено. Лейла и Антиной. Лейла и Ездра. Антиной и Ездра. Любовник и любовница, брат и сестра, ярость и ревность.

Я вспоминаю, и моя смятенная память накатывает волна за волной, как Карун катит свои темные воды в сезон дождей.

Служанки уже встали и разжигают огонь в очагах. Скоро зазвучат смех и перекличка голосов. Это мог бы быть прекрасный день, полный надежд и обещаний.

Пока я пишу, мое лицо отражается в серебряном зеркале над письменным прибором. Антиной говорит, что лицо мое прекрасно. Что моя юность — это аромат весны.

Антиной любит и жаждет меня, он любит слова, которые говорят о его любви и его желании.

А я вижу в зеркале лишь хмурый лоб и беспокойные глаза. Разве такие глаза, такая тревожная красота должны встретить моего вернувшегося возлюбленного?

О Яхве, услышь жалобу Лейлы, дочери Серайи и Ахазии, Лейлы, не знающей другого Бога, кроме Бога моего отца.

Антиной не из сынов Израилевых, но он верен своей клятве. Он желает меня для себя одного, как супруг должен желать супругу.

Ездра скажет мне: «Ну вот, ты покидаешь меня!»

Яхве, не по Твоей ли воле детство уходит из наших тел? И мы становимся мужчинами и женщинами, каждый со своим дыханием, силой и благом чувств? Не по Твоей ли воле ласка мужчины приводит женщину в трепет? Не Твой ли Закон велит, чтобы сестра обратила свою любовь на иные глаза, нежели глаза ее брата, и восхищенно внимала иным устам — не устам ее брата? Не Ты ли повелел, чтобы женщина выбирала себе супруга по воле своего сердца, как это сделали Сарра, Рахиль и Сепфора, жены Авраама, Иакова и Моисея?

Сохрани я верность одному из них, жестока будет боль другого.

Почему я должна причинить эту боль, если в моем сердце брат и любовник занимают равные места?

О Яхве, Бог небесный, Бог отца моего, дай мне силы найти слова утешения для Ездры! И дай ему силы их услышать.

В своем послании Антиной не назвал места их встречи. Этого и не нужно было.

Чем выше поднималась Лейла, тем сильнее билось ее сердце. Она остановилась, прижав руку к животу, смежив веки и пытаясь восстановить дыхание.

Но пугала Лейлу не темная и узкая лестница, которую привычно и без малейшего усилия одолевало ее тело. Она столько раз ступала по этим кирпичным ступеням, что ноги легко и естественно находили опору. Нет. Дыхание у нее перехватывало от мысли, что наверху, на террасе, ее ждал Антиной.

Через мгновение она вновь увидит его лицо. Услышит его голос. Снова ощутит нежность его взгляда и кожи.

Изменился ли он? Немного? Сильно?

Она часто слышала, как женщины жалуются, что мужья их возвращаются после битв незнакомцами. И вовсе не обязательны раны на теле, чтобы ожесточились и стали равнодушными их души. Но ей нечего было бояться. Те слова, которые написал в своем послании Антиной, говорили о том, что он ни в чем не изменился.

Она перестегнула выкованную из золота и серебра застежку, скреплявшую головную накидку и прекрасную ткань ее туники, поправила украшенный перламутром пояс. Браслеты ее ударялись друг о друга, и их позвякивание, словно перезвон колокольчиков, порхало меж стен башни.

С улыбкой на губах Лейла легко взбежала по последнему пролету. Дверь на террасу была отворена. Заходящее солнце ослепило ее. Она прикрыла рукой глаза.

Никого.

Она повернулась, окидывая взглядом маленькую террасу.

Ничьи губы не произнесли ее имени.

Ничей нетерпеливый возглас не встретил ее.

Разочарование кольнуло ее сердце.

Но улыбка вернула ей спокойствие; она ведет себя как ребенок.

Под навесом, укрывавшим большую часть террасы, пышные подушки окружали низенький столик, ломившийся от блюд с фруктами и пирогами, кувшинов с прохладной водой и пивом. В высокой вазе красной глины стоял огромный букет бледных роз и ее любимых восточных лилий.

Разочарование ее развеялось. Нет, Антиной ничего не забыл. Война и битвы не изменили его.

В первую ночь их любви он усыпал ложе лепестками роз из садов своего отца. Стояла душная летняя жара, но Антиной дрожал, как в ознобе — так велико было его желание.

Этим вечером та первая ночь казалась Лейле совсем близкой и очень далекой. Столько всего случилось с тех пор…

Неторопливо надкусывая виноградины, почти прозрачные в свете сумерек, Лейла облокотилась о парапет, окружавший вершину башни. В этот час, когда ночь близилась, словно обещанная ласка, не было ничего прекраснее, чем вид, открывавшийся с этой террасы.