Марек Альтер - История Лейлы, сестры Ездры

Голос старого учителя раздался неожиданно, оторвав ее от невеселых мыслей.

— Ездра одержим гневом юности, и это хорошо, — заметил он со своей полулукавой, полусерьезной улыбкой. — У меня же остались лишь сожаления старости. Мне было всего на несколько лет больше, чем вам, когда Неемия отправился из города Сузы в Иерусалим с согласия тогдашнего Царя царей. В то время я жил в Вавилоне, среди изгнанников. Дни мои протекали в постижении учения Моисея. Ко мне пришел человек, звали его Азария. Он сказал мне: «Барух, Неемия собирает караван в Иерусалим. Он едет туда, чтобы заново возвести стены и отстроить Храм. Ему нужны верные руки и души. Он вспомнил о тебе, потому что говорят, будто ты много знаешь о Законе, который Моисей получил на горе Синая». Я посмотрел на этого Азарию таким взглядом, каким иногда смотрит твой брат, голубка моя, — брови нахмурены, взгляд чернее черного… хотя мои собственные глаза всегда были светлыми и голубыми.

Учитель Барух остановился, в горле задрожал его обычный сухой смешок. С ним всегда было так. Даже в самый ответственный момент он не мог скрыть как забавляют его треволнения людские, особенно если речь шла о его собственных:

— Я, не торопясь, поразмыслил и очень серьезно ответил Азарии: «Я занимаюсь учением и не могу прервать своего учения». Он стал настаивать: «Поедем с нами, ты продолжишь учение в Иерусалиме! Разве есть лучшее место для учения?» Я еще поразмыслил и сказал: «Чтобы поехать в Иерусалим, придется прервать учение. Это невозможно». Он разгневался. Он пыхтел как бык, этот Азария, он стал красным, как перец! Он спросил меня: «Таков твой ответ, который я должен передать Неемии, Барух бен Нериах? Что учение важнее, чем восстановление Храма Яхве?» — «Да, именно это ты ему скажешь, — ответил я, весьма гордый собой. — Барух бен Нериах следует высшей Воле. Когда изучают закон, данный Яхве, то не прерывают учения, даже ради того, чтобы восстановить стены и Храм Иерусалима!»

— Ах! — Потрескавшиеся губы учителя Баруха смеялись, но слезы, затуманившие его глаза, не были слезами веселья. — Ах! Бедный Неемия! Бедный Неемия! Да пребудет на нем благословение Предвечного до скончания времен! — воскликнул он, ударяя себя в грудь кулаками.

Лейла украдкой глянула на Ездру, который, склонив голову, с непроницаемым лицом слушал учителя.

Она подождала еще какое-то мгновение и решительно встала.

— Я приготовлю питье с медом и травами, — сказала она старому учителю. — Я принесла совсем свежие. И испеку лепешки, чтобы ты мог макать их в молоко. Тебе это пойдет на пользу, и живот не будет болеть.

Она вышла, не дожидаясь возражений старика. Уже на пороге она услышала его жалобный смех и невольно подумала, что Ездра научился у него всему, научился быстро и хорошо, за исключением одного: любви к смеху и шутке. Особенно в те моменты, когда глаза горят от непролитых слез.

Кухня была всего шести стоп в ширину и двух саженей в длину, но обустроена просто и экономно. Длинный плоский сливной камень, отполированный ежедневными работами, был вмурован в дальнюю стену. От него отходил врезанный желоб, исчезающий между кирпичами и предназначенный для стока воды. Согдиам мыл на камне тонкие ростки лука и клубни репы. Он уже аккуратно разложил мешки с овощами и сушеными фруктами в большие прикрытые крышками тростниковые корзины, рядком стоявшие у стены. Под деревянной пальмовой доской, служащей столом для раскатки теста, нарезки и растирки, стояли другие корзинки, уже без крышек; в них лежало несколько огурцов и две дыни с белыми прожилками.

Пучки мяты, шалфея, жгучего перца, аниса, кардамона и душицы были подвешены к потолочной балке рядом с бараньим окороком и сушеной рыбой, покачивавшимися над очагом. Похожая на круглый колодец печь, сложенная из тщательно выделанных кирпичей, высотой в две стопы, занимала центр комнаты. В самой глубине ее между большими камнями пламенел толстый слой красноватых от жара углей; на камнях стоял кувшин с уже закипевшей водой. В крыше было искусно сделано вертикальное отверстие, дающее выход дыму, но перекрывающее доступ дождевой воде.

Еще с порога Лейла резко спросила, готово ли тесто для лепешек. Согдиам обернулся, взглянул на нее, вытер мокрые руки о тунику и, ни слова не говоря, приподнял кусок ткани с разделочной доски. На доске лежало пять идеально круглых шаров.

Лейла потыкала пальцем в один из них. Тесто поддалось, мягкое и плотное, но стоило ей отнять палец, как оно приняло прежнюю форму.