Марек Альтер - История Лейлы, сестры Ездры

Ездра уселся на табурет и снова хлопнул себя ладонями по ляжкам.

— Почему ты так в этом уверен? — не удержалась от вопроса Лейла после некоторого размышления.

Брат уставился на нее в изумлении. Лейла мягко улыбнулась ему. Она не собиралась спорить с ним, просто дала волю собственным рассуждениям. Она так привыкла к ярким речам Ездры и их пылкому очарованию, что уже не поддавалась их гипнотическому влиянию, как в те времена, когда они были моложе, и научилась думать самостоятельно. Но теперь гнев Ездры обернулся против нее, так же внезапно, как ветер меняет направление в пустыне.

— Может, ты напрасно тревожишься? — спросила она ласково. — Если слухи, доходившие из Иерусалима до битвы при Кунаксе, были ложными, то почему же то, что ты услышал сегодня, должно оказаться правдой?

Ездра сухо оттолкнул ее руку, но прежде, чем он успел сказать хоть слово, вмешался учитель Барух:

— Хороший вопрос, дочь моя. Если птица летела в одну сторону, почему бы ей не полететь в другую?

Застыв в гневе, Ездра с дрожащими губами переводил взгляд с сестры на учителя. Старый ученый ткнул костлявым пальцем в один из глиняных кувшинов.

— Покажи ей письмо.

Ездра выбрал один из пары десятков папирусов, лежащих в сосуде, и небрежно кинул его Лейле.

— Вот письмо от Аккувы, хранителя при Храме, которого сам Неемия перед смертью назначил на эту должность. Оно написано в Иерусалиме две весны назад, но попало в руки левитов Вавилона только после гибели Кира Младшего. Один из них переслал письмо учителю Баруху, потому что именно ему Аккува направил свою жалобу. Все, что я тебе сказал, изложено здесь собственным пером Аккувы, и он это видел своими глазами.

Несмотря на то, что свиток папируса был обернут вокруг кедрового стержня, он был в самом плачевном состоянии. Пожелтевший, кое-где порванный, истертый, казалось, прошедший через сотни рук. Чернила на нем отливали охрой, в отличие от тех, которые употреблялись в Сузах. Судя по языку, писал не перс и не халдей. Лейла узнала высокую вязь иудеев, которой учитель Барух обучал Ездру, но которую она сама разбирала с большим трудом.

Словно разгадав ее мысли, Ездра вытащил из кувшина другой папирус, покороче и недавно написанный.

— Я перевел то, что было нужно, на язык Вавилона, сделал более сорока копий и разослал их семьям изгнанников, живущих в городе Сузы, в надежде, что у них откроются глаза на скорбь Иерусалима. У тебя тоже должна была быть одна из этих копий. Но было бы безумием надеяться тронуть сердце нашего дяди или хотя бы переступить порог его дома, не так ли?

Лейла опустила голову. Ее брат был прав. Эти горькие новости не проникли в дом дяди Мардохея.

Она повернулась к старому учителю.

— Мне стыдно, учитель Барух. Ездра прав. Как ты знаешь, дом нашего дяди закрыт для всего, что исходит от его племянника, — выдохнула она и с живостью добавила — но когда-нибудь дядя пожалеет об этом, я знаю.

Учитель Барух коротко глянул на Ездру и вздохнул:

— Нам всем стыдно. Тебе, мне, Ездре. Всем! Неемия, уходя, восклицал: « Сознаю, Господи, грехи сынов Израилевых! Беззаконие отцов наших; ибо согрешили мы перед Тобою! И я, и дом отца моего, все мы согрешили!» Вот что говорил он, покидая Цитадель Суз. То же самое можно сказать и сегодня. Время прошло, но не принесло ничего хорошего.

Он умолк, губы его сложились в горькую гримасу. Рука с нежными пальцами вновь нашла руку Лейлы. Ездра тоже не прерывал молчания. Некоторое время они сидели молча.

Да и что могли они еще сказать! Горечь сказанного погрузила их в раздумья.

Лейла услышала какой-то шум из соседней комнаты, служившей кухней. Наверное, Согдиам раскладывал принесенные припасы.

Ездра успокоился так же быстро, как и впал в гнев, не торопясь убрал папирусы обратно в кувшин и снова присел рядом с Лейлой.

Даже не оборачиваясь, она знала, как он смотрит на нее. Без сомнения, она прочтет в его взгляде любовь и снисхождение. Но она не поднимала головы и не отрывала глаз от покрытой старческими пятнами руки учителя Баруха, которая поглаживала ее ладонь.

Она пришла, чтобы объявить Ездре о возвращении Антиноя. О его возвращении и о его твердом намерении жениться на ней. Но как теперь об этом заговорить?

Как, после всего услышанного, посмеет она сказать: «У меня тоже есть новость. Антиной вернулся с войны, чтобы жениться на мне. Эту ночь я провела с ним. Я люблю его, и мои бедра еще помнят его ласки. Он хочет сделать из меня придворную даму. Одну из тех, которые проходят в ворота Цитадели Суз, чтобы преклониться перед Царем царей и цариц!»