Николай Спасский - Византиец

Барбаро рассказал Н., что к тому времени русские, по существу, уже освободились от господства татар. Это особенно заинтересовало Н., потому что до Италии доходили кое-какие сведения о татарах, об их военной мощи. В Европе в те годы применялся предельно простой критерий оценки военной мощи: силен тот, кто может остановить турок. Как показал хромой старец Тимур, татары не только смогли остановить турок, но и наголову разбили их.

Конечно, это были другие татары в сравнении с теми, чье иго стряхивала с себя Русь. Те уже застоялись, измельчали. После смерти Тимура его империя рассыпалась в прах. Однако Золотая Орда, даже разваливаясь, по-прежнему была очень сильна.

На Н. произвел огромное впечатление рассказ Иосафата о том, как татарский военачальник Науруз вместе с царевичем Кичик-Мехмедом выступили против верховного татарского правителя хана Улуг-Мехмеда. Барбаро имел возможность наблюдать, как татарская конница вместе с семьями, стадами, скарбом — потому что шел весь народ — проходила недалеко от Таны. Прохождение орды продолжалось многие дни. Венецианцы, толпившиеся на стенах Таны, к вечеру уставали смотреть. Барбаро божился, что поперечник равнины, занятый массами людей и скота, составлял не меньше 120 миль.

По воспоминаниям Барбаро, среди татар встречалось немало отважных воинов. Общую численность татарской орды Иосафат оценивал в 300 тысяч человек. Эта цифра поразила воображение Н. Даже если предположить, что воины составляли лишь десятую часть от этого числа, это была огромная военная сила. К тому же орда, которую видел Иосафат, представляла собой лишь один из осколков некогда великой единой Золотой Орды.

И тем не менее Русь смогла скинуть с себя татарское иго. Освободилась от пут многочисленных ханств. Это говорило прежде всего о силе самой Руси. И об этом государстве на Западе ничего не знали.

Н. долго не мог переварить эти факты. Однако Иосафат был солидный и надежный человек. К тому же его рассказы подтверждались сообщениями других путешественников. Все сходилось — к северо-востоку от Литвы складывалось могучее русское государство.

Более того, это государство рассматривало себя в качестве наследницы Византии. Религию русские в свое время получили от греков. Письменность тоже. Вплоть до недавнего времени греки занимали основные руководящие посты в русской православной церкви. И исторически, и духовно русское государство тяготело к Византии. Тут было над чем задуматься.

Решение подсказывалось само собой. Нужно постараться втянуть Русь в антитурецкую коалицию и одновременно, что еще важнее, укрепить ее в восприятии самой себя как наследницы и продолжательницы Византии. Укрепить русскую православную церковь. Собрать на Руси греческих эмигрантов, постараться продвинуть их на ключевые должности в государственном аппарате и в церковной иерархии. Называя вещи своими именами, нужно было перенести на Русь, как когда-то в колонии, базу греческой цивилизации. Греки уже проделывали что-то подобное в шестом-пятом веках до Рождества Христова. Потом эту операцию повторил Константин. Нужно было действовать, не теряя времени.

Первое, что приходило в голову, — попробовать посадить на московский престол кого-либо из остававшихся царевичей из династии Палеологов. По итальянским меркам это решение казалось самым очевидным. Причем, как свидетельствовали примеры Неаполя и Палермо, при всей внешней хрупкости и искусственности такого решения зачастую оно оказывалось очень долговечным. Однако Н. с глубоким разочарованием отдавал себе отчет в том, что в случае с Русью этот вариант, к сожалению, не срабатывал.

За годы татарского ига Русь слишком далеко отошла от основного русла европейской политики, чтобы так сразу, в один наскок втянуть ее в Европу. К тому же оставались огромные расстояния, разница религии и языка. Не говоря уже о том, что правившая в Москве династия, восходившая к Иоанну Калите, страдала не от недостатка, а от переизбытка наследников. Всех их отстранить или перебить представлялось невозможным. Значит, требовалось искать какое-то другое решение.

Н. был готов пойти на многое ради спасения византийского наследства. Это был отнюдь не тот робкий, стеснительный мальчик, который десять лет тому назад мучился — давать или не давать Виссариону. Он очень изменился и заматерел. Это был другой человек, взрослый человек.

Ему доводилось переступать через кровь. И в драках, потому что пару раз в узких венецианских переулках, возвращаясь ночью от проститутки, он отбивался, когда его грабили, и чувствовал, как его клинок входит во что-то упруго-податливое. И на войне. После смерти Пия II Н. отпросился у Виссариона, чтобы тот отпустил его к Сигизмондо Малатесте. При жизни Пия это было бы невозможно — папа ненавидел мятежного герцога. Так Н. довелось принять участие в штурме крепости Мистры. Венецианские войска тогда, понеся тяжелейшие потери, оказались вынуждены отойти. А Н. призвал к себе Виссарион, прислав ему письмо, выдержанное в весьма суровых выражениях.