Анатолий Афанасьев - ...И помни обо мне [Повесть об Иване Сухинове]

— А ежели, дядя, все одно пропадать, и так и этак, то тогда как же? — ехидно интересовался Алимпий.

— Ты погоди, — урезонивал его Зенин. — Уж больно ты суетливый.

— Зато ты, точно дуб на опушке. Ты вот скажи, могу я верить своему офицеру, ежели он мне руку подает? Руку-то подает, да, поди, мужика при случае лупцует не хуже других. Это как быть? Тебя, я знаю, подпоручик Борисов арихметике учит, вот ты мне, олуху, и разъясни, раз оне тебя в кумпанию приняли. Об чем они промеж себя открыто толкуют?

Зенин ничего не успел разъяснить, как раз к костру вымахнул Сухинов. Алимпия он хорошо знал, поздоровался, слез с лошади и подошел к костру.

— Чего не спите, братцы? В карауле?

— Никак нет, ваше благородие, — бодро отозвался Борисов. — Спать неохота по такой погоде. Благодать!

Сухинов достал кисет, ловко, по-солдатски свернул цигарку, задымил от головешки. Протянул кисет Алимпию.

— А ты, кажись, Зенин? Из первой роты? — вгляделся Сухинов в пожилого солдата.

— Зенин, точно, — подтвердил фейерверкер, глубокомысленно кивая, будто очень довольный, что он именно Зенин, а никто иной. Сухинов откровенно и с любопытством его разглядывал. Об этом солдате он много слышал от Петра Борисова. Тот отзывался о нем как об умном и надежном человеке. Борисов занимался с ним геометрией и арифметикой. Зенин, видимо, тоже был наслышан о Сухинове, потому что вдруг спросил:

— Вот, ваше благородие, Алимпий, значит, интересуется насчет солдатиков. Что, значит, с ними будет в случае каких неожиданных событий.

— Событий? Каких событий? — неискренне удивился Сухинов. Алимпий смотрел на него с озорной, понимающей ухмылкой.

— Да что, барин, рази мы слепые? Чегой-то, видать, да непременно вскорости объявится. Нам бы вот и хотелось загодя разъяснение иметь.

Зенин сильно пыхтел трубкой, весь вид его выражал, что ему ее надо никаких разъяснений, он и так всем доволен. Алимпий сплюнул на огонь, буркнул что-то неразборчивое.

— А чего бы ты хотел, Алимпий?

— Я, ваше благородие, того хочу, чтобы солдатушек за скотов не держали! — твердо ответил Борисов. — Потому как мы тоже люди и по-людски хотим пожить. А то ведь как выходит: чуть ты слово — тебе в зубы. Ногу не так потянул, не туда глянул — получи по харе. То есть обидно все же порой.

Сухинов глядел в его злые, смелые глаза, любовался солдатом. Все, про что тот говорил, он на своей шкуре испытал. Только Алимпий-то несмышленей, чем он сам был когда-то.

— Многие офицеры о солдатском облегчении думают, — сказал он. — Им нужно верить и за ними следовать, когда позовут.

— Что-то долго больно думают! — дерзко заявил Борисов. Сухинов возразил:

— Такие дела махом не делаются.

— И я ему тож толкую, — вмешался Зенин. — Неправда рази, Алимпий? Не с нашим умишком горы сворачивать.

— Почему не с вашим, — возразил Сухинов. — И с вашим тоже. Всякий ум хорош на своем месте.

— Эх, барин! — вздохнул Алимпий тяжко.

— Я вам не барин, ребята, — сказал Сухинов добродушно. — Я вам командир. Случай придет — рядышком ляжем в бою. Да и бары, ребята, разные бывают. Одни вашу кровь пьют, как пиявки. Да за то же над вами и куражатся. А другие, как Сергей Иванович, за вас и живота не пожалеют… Тех вот, первых, надо бы совместно образумить. Разве не так, ребята?

Солдаты переглянулись, молчали.

— Одно скажу, — негромко произнес Сухинов, — чтобы облегчение вышло для солдат, да и для всего народа русского, крепко постараться придется. Может, и жизнь не поберечь. Но ее ведь, такую нынешнюю жизнь, не очень и жалко, пропади она пропадом!

— Жизнь любую жалко, — возразил Зенин. — Она не в нашем ведении, а в божьем.

— Тебе жаль, мне — нет! — вскричал солдат Алимпий. — Бери. Только, сделай милость, скажи — на что.

— Погоди, скажут. И догонят — еще раз скажут, — усмехнулся Зенин, сам остался недоволен своей шуткой, нещадно всосал табак. Сухинов попрощался. Алимпий подошел к нему, когда уж он на лошади был. Снизу жаром полыхнуло его неистовое дыхание.

— Запомни, барин, на меня положись без оглядки. И еще ребята найдутся. Лишь бы поскорее да покруче. Мочи нет терпеть, жилы рвутся!

— За дружбу — спасибо! — растроганно поклонился Сухинов. — Даст бог, вместе постоим за отечество. — Чуть пришпорил лошадь, ускакал. Алимпий вернулся к костру.

— Вот и всем вроде хорош барин, а все же скрытничает, опасается нашего брата. Как же мне за ним идти в таком разе?

— То-то и оно, — отозвался Зенин. — А идти, видать, надобно.