Валерий Золотухин - Болезнь… (Дневники)

19 декабря 1993

Воскресенье. Молитва, зарядка.

Сегодня Николин день. Хотел причаститься, да забыл. Но в храм надо съездить. Проводил вчера Любимова в Бонн. «Возвращайтесь победителем. Вы по знаку – победитель, каждый день хоть вот такая (с ноготок), но победа.

– Какие у тебя могут быть дела в магазине «Овощи- фрукты»?

Ну как же, как же! Завёз товар – две пачки «Дневников». Набрал фруктов, кофе. Алла Ф. обещала в понедельник взять накладную в префектуре и выставить книгу. И буду получать постепенный доход… и тоже буду богатенький, и тоже куплю себе какую-нибудь штучку.

«Книги» – операция в магазине напротив, где когда-то Шукшин продавал свой роман «Любавины», прошла замечательно. И народ был, и народ хороший, и разговор хороший, и все три пачки проданы. И деньги – 32 тысячи – мне отданы сразу. Надо этот учет мне точно вести.

«Дребезги» 6 пачек продано.

Дневник, 3 пачки завезены в «Овощи».

Программа:

1. Полосатая жизнь.

2. «В тот вечер», «Я бодрствую», «Нинка».

3. «Павел I».

4. Эрдман.

5. Частушки.

6. Бумбараш: «Наплявать». «Осинка».

7. Пушкин – «Дорогажизни», «Дорожные ж.», «Буря мглою», «Былое нельзя воротить».

8. «Ой, мороз».

Рассказывал о театре, об истории с «Гамлетом» – Высоцким.

На 3 – 4 января объявлена презентация книги «Дневники»…

А вчера на Колобове мы продавали ее по 1 тысяче, и ушло 42 книги. Какой производить расчет – Бог его знает.

Завезу книги и в «Академкнигу» на Вавилова и договорюсь о проведении встречи. Так продам я всё, весь тираж. К поезду парижскому не успел вчера, да и хрен с ним. Сегодня попытаюсь.

20 декабря 1993

Понедельник, г-ца «Октябрьская», № 930.

Как давно я не был в Ленинграде… Тот же Глиэр на перроне, но в зале… надпись «Ленинград» – «Санкт- Петербург» сменила, Ленина нет, стоит роскошный хозяину – Петру – основателю. Чистоте поразился, тишина и отсутствие коммерческого засилья.

Пешком, под дождем, с сумками и в шубах брели мы кучкой Театра Армии – Зельдин, Чурсина и примкнувший я в отель. Заглянули с Чурсиной в продуктовый, в результате чего банку шпрот без хлеба пропустил я через свою мясорубку рта. Теперь жду результатов пищеварения. Другая группа – Ульянов, Смоктуновский, Быстрицкая – на машине к Рудику на завтрак. Лениво был зван и я, но предпочел зарядку, молитву, душ и кофе, похваливший себя, что не изменил привычке. Хотя на голове простоял до 210 счета. В машине, при амурье, потеряна сережка. Не нашел… но, надо же, был найден я на АЗС, не поверил ушам своим – криминальная полиция позавидовала бы. Жалко – девочек не отблагодарил я книжками. Они в четверг должны работать, 23-го.

В Париж опять я не отправил вчера «Дневники», хотя военный комендант – «дежурный Вася» – заверил меня, что «сегодня есть вагоны на Париж».

Теперь мне надо сообразить, как провести время в Петербурге. Ну, во-первых, надо написать письма Фомину и Вдовину.

Получил я у Фурмана 130000 р. А ехал я в купе с Зельдиным.

Амелькина.- Ты гениальную книжку написал. Ты Богом послан. Ты вспомнил его назначение, данное тебе. Я тебя люблю со всем твоим говном. – И пр., и пр.

Я стоял, не зная, куда деваться, я был счастлив, я вспомнил всю свою жизнь, все неудачи и унижения… из моих глаз просочились капли. От Ларисы шел ураган, шквал эмоций, она захлебывалась в комплиментах и ударяла, как из мощного брандспойта, ими в мое лицо, глаза, сердце. Я ничего не видел и не слышал – вне себя где-то находился я, совершенно обессиленный, выжатый и выдавленный, как тюбик из-под пасты, я еле добрел, доплелся, ошеломленный, до машины. К тому же всё это при Т. было, которая сказала, увидев мое состояние: «Он сейчас заплачет», – и была права.

До чего у меня удобный номер № 930!! Письменный просторный стол, настольная достойная лампа, телевизор, радио… две прекрасные кровати, и номер перегораживается мощной, створчатой портьерой, тишина… Я бродил по Невскому, по колено воды.

Несколько… удивился обилию мороженого, на тележках кефир – молоко и пр. Купил кефир, полкирпича хлеба, апельсинов, обед у меня чудный получился, и почувствовал я себя в загранице какой-то, налаженный гостиничный режим. А сережка нашлась, выпала из шарфа. Написал об этом Фомину B.C. Теперь надо написать Вдовину.

[Ульянову]

Дорогой Михаил Александрович!

Как мне дорого то, что Вы не храните ко мне неприязни и отчуждения за мои тогдашние безобразия и тоже в Ленинграде – Петербурге, и тоже у Рудольфа, когда Вы одолжили мне свои туфли для выхода на сцену. С самого того времени я искал случая извиниться перед Вами… и вот делаю это теперь. Для меня Вы были и остаетесь актером № 1 нашего времени. Простите за пошлый метод «пронумерации»… и пусть меня простят другие великие мои коллеги.