Борис Бартфельд - Возвращение на Голгофу

Они так и не заснули этой ночью. Рано утром отца, мать и дочь, которая не выпускала собаку из рук, погрузили в кузов «Студебеккера» и отправили на восток, в Литву. Туда, откуда когда-то пришли в этот край их предки.

Весь месяц Орловцев безвылазно просидел в пыльной комнате, заваленной картами. После того как к концу октября наступление выдохлось и линия фронта окончательно стабилизировалась, штаб фронта перебрался в Шталлупенен. Оперативному управлению штаба достался большой особняк в центре города. Комнату на втором этаже с окнами на парк Штабной выбрал сам. Останавливая наступление Красной армии, немец озлобленно огрызался, закрепившись в заранее подготовленных оборонительных сооружениях. Пришлось корректировать план наступления, практически заново готовить его, уже с новых исходных позиций.

За все это время они дважды беседовали с начальником штаба фронта Покровским. В начале ноября разговор касался сроков, необходимых для подготовки к прорыву мощной обороны противника, а ближе к концу месяца генерал сам зашел к Орловцеву и завел разговор о первых месяцах Первой мировой, об отступлении Ренненкампфа из Восточной Пруссии и разгроме армии Самсонова. Орловцев жалел, что после снятия Ренненкампфа с должности командующего фронтом ему больше не доводилось встречаться и говорить с ним. А вскоре после окончания войны, 1 апреля 1919 года, генерал был расстрелян большевиками в Таганроге за отказ идти на службу в Красную армию, ему заодно припомнили и подавление восстания в Маньчжурии. Зато Штабной вспомнил и пересказал Покровскому беседу с генералом Брусиловым. Алексей Алексеевич рассказывал близким ему офицерам о своей службе на командных должностях в Варшавском военном округе. И если бы не его конфликт с варшавским генерал-губернатором и не досрочный перевод в Киев за год до начала войны, то 2-й армией, возможно, командовал бы не Самсонов, а он — Брусилов. Орловцев верил, что тогда дела пошли бы по-другому. Разумнее и энергичнее. Рассказывал Брусилов и о своих поездках на учения германской армии. О том, как проявлял себя на армейских манёврах кайзер Вильгельм II. В его рассказе кайзер сильно отличался от распространенного в России карикатурного образа этого человека. Он вникал не только в стратегические задачи, но и в совершенно незначительные на первый взгляд военные проблемы. Был энергичен, решителен и жёсток, при этом успешно управлялся с крупнейшими стратегами генерального штаба, которые ещё помнили его великого деда — Вильгельма I. Он обладал ярко выраженным холерическим темпераментом, явно был харизматической личностью. Отсюда и его неудержимое стремление к расширению жизненного пространства немцев. То же, что и у Гитлера.

Когда Орловцев провел параллель между Вильгельмом и Гитлером, да еще обратил внимание на сухорукость обоих, Покровский побелел. Орловцев в недоумении прервал свой рассказ, затем и сам ужаснулся, внезапно осознав, что и Сталин сухорук. Получалось, что главные участники обеих великих войн ущербны — сухоруки и с неуёмным стремлением к власти. Выявлять их общность и рассуждать о том, что психологический тип всех троих во многом определялся стремлением компенсировать свои физические недостатки, собеседники не решились. Поражённые подобным сопоставлением, они быстро свернули разговор, и генерал ушёл.

В начале декабря Орловцев закончил свою часть работы по планированию наступления и загорелся идеей проехаться по прусским посёлкам, где стояли части, готовившиеся к решительным действиям. Точнее, по тем из них, через которые отступали части армии генерала Ренненкампфа в сентябре 1914 года. Он не признавался даже себе, что тянет его не столько в посёлки, где стояли войска, а на военные кладбища, разбросанные по этим поселениям да придорожным полям. Все эти тридцать лет, прошедшие с того страшного сентябрьского дня, когда прапорщик Сергей Громов в госпитале Вержболово сообщил ему о смерти младшего брата, надежда найти могилу Юрия не оставляла его. За четыре года до начала Финской кампании он даже решился войти в состав группы военспецов, командируемых в Германию по обмену опытом, как раз в корпуса, стоявшие в Пруссии. Однако в последний момент, интуитивно уловив зыбкость ситуации, сказался больным и не попал в окончательные списки командированных офицеров. А все они через год после возвращения из Германии были арестованы и по решению скорого суда рассеяны на бескрайних просторах северных лагерей.