Борис Костюковский - Главный университет. Повесть о Михаиле Васильеве-Южине

На этот раз отец был разъярен: за пьяный прогул с него, дворника Васильева, комендант госпиталя приказал взыскать штраф. Отец ругался последними словами, стучал по столу, грозился рассчитаться с этим мерзким комендантишкой в темном закоулке.

— А ты чего молчишь? — набросился он на жену, — Чего глаза вылупила? Ишь, черномазая…

— Так ведь за дело он… — осмелела жена. — Хоть бы на работу-то исправно приходил…

Миша редко слышал, чтобы мать перечила отцу. И где-то в душе он считал, что так и должно быть: отец — глава семьи, его слушаться нужно, даже такого. Но если уж мать сказала что-нибудь поперек, значит, невтерпеж ей больше.

И тут унтер разошелся не на шутку.

— Ах ты басурманка черномазая, — кричал он. — Забыла, каких ты кровей? Забыла, что пленницей была? Что непокорную родню твою кабардинскую шашкой вырубили? И ты бунтовать вздумала! Убью! Зарежу, басурманское твое отродье…

При каждом скандале отец всегда попрекал мать тем, что она не казачка, не русских кровей, что взял ее бабку в плен русский казак еще несмышленой девчонкой. Говорят, что так оно и было. Диковатой показалась русскому казаку кабардинская девчонка, но постепенно привык к ней казак и стала она в его семье своим, родным человеком. А когда выросла, расцвела так, что люди восторгались: истинная красавица, как с иконы сошла. И умная, и веселая, и работящая. Полюбил ее казак, как родную дочь, настолько полюбил, что за родного сына выдал замуж. Ах, если б знала она, как тяжко будут попрекать ее внучку, скорее бы в омут бросилась.

Хоть обрусела и бабка, и дочери ее, а тем более внучки, хоть имена у них русские, а нет-нет, да и напомнят им о басурманском происхождении… Ведь и православная она. И его, Мишу, в церкви крестили. Мать сама читала ему о том, что «1876 года, 29 октября у отставного унтер-офицера Ивана Васильевича Васильева и его законной жены Евдокии Прокопьевны родился сын Михаил. Таинство крещения того же года совершил священник Пятигорского военного госпиталя Алексей Шаров. Восприемниками были: отставной вахтер Симеон Иванов Сухомлинов и горячеводской станицы казачка Кижова Ольга Александровна». И дети ее крещеные, и сама она крещеная.

— Ты же русская? — спросил Миша как-то у матери.

— Русская, — ответила она. — Да только какая разница. Вон в соседях живет татарин, а жену свою никогда не обидит. Не в кровях дело, сынок.

…Мальчика знобило. Он слышал, как сдавленно рыдает мать, как скрежещет зубами пьяный буйный отец… Потом, спотыкаясь и покачиваясь, с белыми, ничего не видящими глазами, отец стал наступать на мать…

Вдруг случилось неожиданное. Миша выскочил из своего убежища и что есть силы зубами вцепился в ногу отца. От неожиданности опешил, оторопел отставной унтер, не подозревавший о присутствии сына. — Отпусти, окаянный… Убью, щенок. Но Миша и сам уже отпустил отца, отскочил от него и в воинственной позе напряженно застыл возле матери.

Видно, сына все же любил этот необузданный горький пьяница. Он смягчился быстро — то ли жалко стало мальчишку, то ли умилился он его дерзости…

— Ну чего ты? Сморчок, а туда же, на отца… Под кроватью прячется, дурак… Собака ты, что ли?

Миша никак не мог прийти в себя. Растроганная защитой сына, мать нежно гладила его голову.

— Не дам, — выговорил наконец мальчик… Он и сам не знал, чего именно не даст, но теперь уже твердо решил, что никогда не простит отцу его несправедливости.

…Отец добился все-таки своего: сына приняли в прогимназию. Он сам повел его в красное, выложенное из жженого кирпича здание у городского сада, с гордостью вышагивал по широким светлым коридорам…

А потом, на улице, с пьяными слезами умиления рассказывал, что смилостивилось над ним начальство и позволило сыну в прогимназию поступить. И что дождется он, вот те крест, дождется, когда станет его Мишка офицером и будет всякую нечисть крушить…

А через год дворник и отставной унтер-офицер Иван Васильев бросил семью, оставив ее без средств. Мать вынуждена была зарабатывать на жизнь стиркой белья. Старшие ее дети Алеша и Саша пошли в батрачонки к богатым казакам в станицу, а младшего из прогимназии она не забрала: способного мальчишку, проявившего особое прилежание и к наукам рвение, освободили от платы за обучение. В третьем классе он и сам начал зарабатывать, давал уроки первоклашкам, и так это у него хорошо и серьезно получалось, что даже бывалые учителя диву давались.

Успевал он по всем предметам отлично. И когда в честь Михаила Юрьевича Лермонтова была установлена специальная стипендия, она была торжественно присуждена Мише Васильеву, ученику Пятигорской прогимназии.