Ангел Каралийчев - Весна

Так кто же она? Кто она — та, что прошла повсюду? Незнакомка с чарующими зелеными очами?

Идут за ним двое и тихо шепчутся:

— Куда она ушла?

— В пещеру.

— В волосах ее сиял первоцвет. А в лесу, на полянке, видел? Всюду, где ступила ее нога — расцвели синие пролески.

— У меня голова от нее кружится.

— И я сам не свой.

Безграничное томление разлито в воздухе. Илия оборачивается:

— А где та пещера?

Никого. Полумрак. Померещилось.

Кусты шиповника кивают темными своими цветами.

Перевод М. Михелевич.

В один прекрасный день, когда на меже засветятся синие глазки васильков и загорится желтым пламенем рожь, после полудня, в большой омут, что у водяной мельнички деда Пею, придет искупаться лето. Почернелое от знойного ветра, оно бросится вниз и, уйдя с головой в воду, окатит брызгами, зальет смехом ивовые заросли. А немного спустя, освеженное и веселое, оно напялит на себя свою белую рубашку с красной вышивкой, накинет платье и отправится вверх, на Коминче, — туда, где колосится высокая пшеница. И в горячем воздухе затрепещет голос горлинки, голос нашего родного лета.

Над Узун-площадью аисты расправляют сизые крылья и, вытянув шею, устремляются к старому кладбищу.

Небо прозрачно и бездонно. Солнце весь день печет иссохшую землю нив. За плетнями краснеют сливы, и широколиственные тыквы высовывают свои желтые колокольчики, которые позванивают, убаюканные тихим пением пчел.

Река успокоилась; весь день в ней купается огненный лик солнца. Под каменным мостом из белых ласточкиных гнезд выглядывают маленькие желтые головки прожорливых птенцов.

— Жирр!

Виноградные лозы ревниво прикрывают мое окошко, чтобы не видела я кузнеца Нено. День и ночь Нено кует серпы. Поет его молот, и из низкой, закопченной дверцы то и дело вылетает рой желтых искр — светлячков.

Ах, быть бы мне маленькой, как Гинче, побежала бы я ловить светлячков перед кузницей. Стала бы на пороге и глядела, как смуглый кузнец, засучив рукава, поднимает молот и ударяет им по наковальне, где распластался огненный серп…

Завтра — светлое воскресенье. На площади остановились на ночлег три телеги, нагруженные вилами и паламарками, покрытые рогожей. Отец купит мне новую паламарку, ведь я уже взрослая. А мою пусть возьмет Гинче, когда будет жать. Она ей в самый раз.

Какой жаркий огонь разводят эти рослые лудогорцы [1] Лудогорцы — жители Лудогорья, горной области в северо-восточной Болгарии. в шапках, обшитых галунами! Ночью они разлягутся у костра и будут болтать допоздна. Завтра — большой летний базар. Под вечер, когда народ разойдется по домам, они впрягут в телеги круторогих буйволов, двинутся по старому мосту и сгинут в темноте. Больше мы о них не услышим, больше их не увидим. Из какого далекого края они явились? Хоть бы они догадались взять меня с собой! Чтобы и я погуляла по свету. Чтоб посмотрела, как люди живут в далеких краях: какую одежду носят, какие песни поют. Какие слова говорят парни и девушки друг другу, когда встречаются у источника, украшают ли их девушки голову цветами? Уж так надоело мне все сидеть здесь да глядеть на кузницу Нено.

Хорошо бы уйти с лудогорцами в их село! Хорошо бы стать черноокой молодицей с пестрым сокаем на голове! Я ткала бы красные пояса и вязала бы носки узорчатые. И каждый вечер ходила бы к колодцу с расписными ведерками. И ногти я покрашу хной. Боже ты мой, как хороша я тогда буду! Наполню я ведерки, сяду у колодца и буду ждать, чтобы он пришел издалека по длинной дороге. Хоть бы пришел и увел меня от лудогорцев мой Нено, кузнец. Смуглый Нено!

Да наградит бог деда за то, что он посадил и взрастил деревья в саду. Мне теперь есть куда укрыться и где поплакать.

Как встану утром, заберусь в сад. Солнце поднимается над широким ржаным полем, огромное, окровавленное. Значит, и сегодня будет гореть земля. Пчелы выползают из ульев, жужжат, летают с цветка на цветок. Смешные! Они сговариваются, куда полететь за медом: на луга или на межи. Они точь-в-точь как люди: трудятся каждый день, и это им не в тягость.

Веет холодом и свежестью.

Я протягиваю руки, груди мои напрягаются, рубашка на мне того и гляди лопнет.

Вот я! Что-то трепещет, горит. Как высокая, статная рожь. Ждет хозяина. Сожни меня, хозяин!

Я ведь выросла красивая, здоровая. Словно роза. Словно тополь. Все мне так говорят. Да и работа у меня спорится, и любо мне, когда идет жатва. Эти поля, что дают хлеб и синие васильки, впитали в себя всю радость, все страдания людей; пусть же они отзовутся, затрепещут, затаят дыхание, когда я крикну. Грушевые деревья пусть не шелохнутся, и пусть слушают колосья, наклонив головки. А снопы позади меня пусть вырастают без счета.