Ирина Гуро - На суровом склоне

— Казаки!

Толпа дрогнула, сдвинулась, стала одним большим напрягшимся телом.

Казаки окружили толпу с трех сторон, осадили коней, замерли в ожидании. С четвертой — на рысях подходил полуэскадрон. Впереди на низком, сильном, забайкальской породы жеребце — легкий, сухощавый старичок.

Поднявшись в стременах и подняв руку в серой шерстяной перчатке, он неожиданно зычным голосом крикнул в толпу:

— Братцы солдатушки! Я к вам обращаюсь. Послушайте мое отцовское слово. Гоните от себя бунтовщиков!

Его призыв был встречен свистом, криками.

— Долой!.. До-лой! — шумела толпа.

Пожилой рабочий в черном пальто, с редкими седыми кудрями, выбирающимися из-под картуза, подошел вплотную к старику, схватил за узду его коня. Он сказал негромко, а на всю площадь слышно — такая стояла тишина:

— Старый человек! Не становись жизни поперек дороги, уходи отсюда, пока цел!

В ту же минуту старичок на коне ловким, обезьяньим движением схватился за кобуру.

Старичок выстрелил в упор. Рабочий пошатнулся, но не упал. Множество рук подхватили его. Широкоплечий человек в учительской фуражке сбросил с плеч черную пелерину, и на ней, как на траурном знамени, понесли раненого.

— Мерзавцы! Подлецы! Убийцы!.. — неслось из толпы.

Толпа грозно двинулась на конников. Но те уже уносились, подымая пыль на дороге, и через минуту сами казались маленьким облачком дорожной пыли.

Теперь все взгляды обратились на казаков. Сотня отошла, развернулась…

Послышался хриплый голос подъесаула:

— Рысью! В нагайки!

Казаки не тронулись с места.

Люди на площади стояли против них в таком напряженном молчании, что слышно было, как под копытами лошадей хрустит песок.

И вдруг будто лопнула струна — такой сильный короткий и резкий стон вырвался из могучей груди толпы:

— Братцы! Вы с нами!

Вечером мятущееся пламя факелов осветило складской двор. Рабочие отбивали замки у складов оружия. Винтовки поплыли по рукам. Вооружалась рабочая дружина.

В телеграфной сидел Зюкин. Густая борода неузнаваемо изменила его. И глаза были другие: спокойные, полные решимости.

— Стучи, стучи, Митя, — проговорил Зюкин и поставил ногу на перекладину стула телеграфиста: — «ВСЕМ СТАНЦИЯМ ДО ИРКУТСКА И ХАРБИНА… ЧИТИНСКИЙ СТАЧЕЧНЫЙ КОМИТЕТ ВЗЯЛ ВЛАСТЬ В СВОИ РУКИ, ЧТОБЫ ВМЕСТЕ СО ВСЕМ ПРОЛЕТАРИАТОМ ДАТЬ РЕШИТЕЛЬНЫЙ БОЙ САМОДЕРЖАВИЮ…»

Жигастов не видел, что делалось на станции, и не слышал, о чем говорилось в мастерских. Топчась около вагона в конце состава и начиная уже промерзать, несмотря на поддетую под шинель китайскую меховую безрукавку, он ждал. Шум шумом, а казенный груз — казенным грузом. Придет начальство и распорядится.

Все же он расставил своих солдат цепочкой вокруг вагона и «для распала чувств» сказал им пару слов об обязанностях верных долгу православных воинов.

С вокзала долетал смутный гул голосов, обрывки песен, коротко прогудел отцепленный паровоз. Но все это было не обычным шумом большой станции с пением рожков, пыхтением маневровых паровозов, торопливыми гудками проходящих поездов, а чем-то пугающим в своей новизне.

Пошел снег. Неожиданно, уже совсем близко от себя, Жигастов увидел людей, двигавшихся по шпалам вдоль поезда. Они шли нестройной группой, в разномастной одежде: кто в шапке, кто в картузе, не принимая ногу. И именно поэтому было что-то опасное в их молчаливом приближении, что-то внушительное, от чего Жигастов похолодел под своей безрукавкой, и короткая команда, приготовленная именно на такой случай, застряла у него в горле.

— Отойди! — чужим, незнакомым голосом закричал Жигастов и добавил спасительные, успокаивающие, заветные слова: — Не дозволено!

Но люди уже подошли вплотную к вагону. Унтер смерил взглядом стоящего впереди: высокого, худого, с бледным узким лицом, на котором резко выделялись туманные, словно пьяные, глаза. По глазам Жигастов и угадал: будут брать оружие!

— Ребятушки! — на высокой ноте позвал унтер и завел руку назад. Но кобуры не нащупал: сзади его схватили за обе руки выше локтей. Жигастов хотел вывернуться, присел, напружинился и тут увидел, кто держит его железными лапами: Костька Панченко, горлодер. Других солдат вблизи уже не было.

— Разбивай! — сказал высокий.

И тотчас из-за его спины выдвинулся маленький ловкий мастеровой, доставая из-за голенища инструмент.

Жигастов заметался:

— Братцы! Я же в ответе… Помилосердствуйте! Я человек подневольный…