Назир Сафаров - Гроза

— У всех, кто в одной лодке, одна судьба, говорят.

— Да брось ты свою лодку! Сторонись селя. Погибнем. Возьми влево к возвышенности. Как-нибудь поднимись на холм, — не то командовал, не то умолял Додхудай.

Хатам послушался, взял левее и стал взбираться на холм. Склон холма был покатый, но неровный, скользкий, с множеством каменных глыб на пути. К тому же ливень мешал смотреть…

— Хатам, как думаешь, где сейчас может быть полоумный Камаль?

— Откуда мне знать.

— Не пустился бы этот негодяй по нашему следу… А собаки-то его с высунутыми языками, настоящие тигры, позапрошлой ночью мне снилось, как на меня напали все его четыре собаки. До сих пор не могу прийти в себя от страха…

С трудом добрались до дому. Додхудаю и в эту ночь снились разные ужасы. То его терзали и рвали страшные собаки Камаля, то он тонул в жидком селе, захлебываясь водой и грязью. Он просыпался, стонал, обливаясь потом и задыхаясь, а как только засыпал, опять на него набрасывались кровожадные псы с высунутыми языками.

Внезапное нападенье сумасшедшего Камаля, устрашающий ливень, кошмарные сны, — все это доставляло мучительные страдания Додхудаю. От пережитого у него даже губы обметало болячками, словно после простуды.

Каждый раз Хатам торопился поскорее донести калеку до его дома в надежде хоть мельком, хоть издалека, хоть краем глаза увидеть Турсунташ. Сегодня же у него была и еще одна цель: очень ему хотелось помочь бедному Джаббаркулу и выпросить у хозяина те две мерки пшеницы на семена, которые тот пообещал. Они прибежали мокрые от дождя, а Хатам еще и потому, что обливался потом. Однако забыв про себя, он бросился переменять одежду Додхудаю и добился-таки и благодарности и благословения, но этого было мало парню: главное состояло в том, чтобы смягчить каменное сердце упрямого калеки, раздобрить его, а потом уж напомнить про обещанное. Переодевая калеку, он приговаривал:

— Ничего, дядя. Дождь это ведь божья милость. Ведь не случайно говорили древние мудрецы: «От дождя земля расцветает, от благословения — люди». Говорят еще: «Земля сыта будет и люди сыты будут». Наши тревоги и мученья уже позади, а для всех растений и зверей дождь целебен и благодатен. А если земле хорошо, то и живущим на ней — хорошо. Вот так. Теперь вы во всем сухом, чистом и белоснежном, как ангел. Ложитесь и отдыхайте на своих пуховых подушках, под многослойными одеялами.

— Молодец Хатам, спасибо тебе. Если уж не от меня, так пусть от аллаха воздастся тебе.

— Аллах жалует каждого раба своего, который неукоснительно исполняет заветы божьи. Но почему вы, дядя, говорите: «Если не от меня?» Вы ведь, слава аллаху, состоятельный человек, и кому как не вам воздавать ближним и творить добро тем людям, которые вам делают добро?

— Я знаю, ты умный, сообразительный юноша. Но что значит наше добро здесь по сравнению с той прекрасной жизнью, которая обеспечена правоверным на том свете. Конечно, только тем, кто свято чтит законы шариата и твердо следует по пути, указанному этими законами.

Хатам, услышав опять эту бесконечную песенку о потустороннем блаженстве, едва не вспылил, но вовремя вспомнил правило: «Сначала дело, а потом хоть и дружба — врозь». Он почувствовал, что сердце калеки уже размягчается и продолжал действовать в том же направлении.

— Моя единственная мечта, увидеть, как вы дойдете в мечеть собственными ногами.

— Да совершится твоя мечта, мой мальчик, к хорошему пожеланию, оказывается, присоединяются и ангелы, слуги аллаха, поэтому неудивительно, если твои пожелания дойдут до слуха всевышнего и будут приняты им для исполнения. Да будет так, аминь.

Хатаму очень хотелось выпросить семена для Джаббаркула, поэтому он сейчас не гнушался ничем, начиная от лести и кончая лицемерием, хотя никогда в жизни не был ни лицемером, ни плутом. Он уж, по поговорке, куй железо пока горячо, и думая, что железо достаточно раскалилось, то есть, что сердце Додхудая достаточно размякло, хотел сразу спросить про семена, но замолчал, выжидая, не заговорит ли сам калека.

Он ждал долго, и камень мог бы уж что-нибудь сказать за это время, но только не Додхудай. Тогда, чтобы ускорить события, юноша пошел на новую хитрость.

— Ну, теперь вам хорошо и спокойно, отдыхайте, а я, пожалуй, пойду.

Он встал с места, сложил руки на животе и склонил голову.

— Посиди еще немного. Скоро сготовится обед, поешь, а тогда уж и пойдешь.

Между тем Додхудай оглядел статную молодую фигуру юноши и острая зависть обожгла его так, что кровь ударила в голову и в глазах потемнело.