«Честь и слава Геродоту Галикарнасскому! Честь и слава тому, кто обессмертил великие деяния Греции! Слава отцу истории!..»
Возгласы сопровождались продолжительными и шумными рукоплесканиями; из всех побед, одержанных на празднестве, победа Геродота была несомненно самая блистательная и самая бесспорная.
Но человек, на которого обрушился поток похвал и рукоплесканий, продолжал чтение, не обращая внимания на произведенное им впечатление, а в промежутках не смотрел на толпу, но на одно только существо из всего многочисленного собрания.
Быть может потому, что лицо это оставалось неподвижным в то время, когда все прочие громко выражали историку свои восторги? Потому, может быть, что лицо это занимает место среди афинских граждан, и историк считает его голос имеющим важное значение в собрании? — Нет. Существо это, привлекавшее внимание Геродота, не могло нести никакой общественной обязанности, не могло иметь значения при решении дел в народных собраниях. Это ребенок, который пришел на олимпийские игры со своим отцом. Но ребенок этот был так глубоко тронут чтением, что историк не мог не обратить на него внимания, хотя ему внимали десятки тысяч. Слезы, навернувшиеся на глазах ребенка, Геродот ценил выше шумных рукоплесканий многочисленной толпы.
Чтение было окончено; один из самых почетных граждан города Минервы (город Афины считался под покровительством этой богини мудрости, войны и искусства) [4] По странной фантазии греков мудрость, искусство и война были вполне совместимыми понятиями.
, повторив всеобщие похвалы, сказал: «Пусть имя одной из девяти муз дано будет каждой из девяти несравненных книг Геродота Галикарнасскаго!» Слова эти повторены были единодушно всем собранием.
Сойдя с эстрады среди шумных приветствий, Геродот прошел через толпу афинян к ребенку, привлекавшему его внимание, и спросил его имя.
— Меня зовут Фукидидом, я из рода Мильтиада, и вот Олор, мой отец, — отвечал ребенок.
— Твой сын имеет влечение к славе и к науке, — сказал Геродот, обращаясь к Олору. — Позаботься о развитии его прекрасных способностей, и имя Фукидида будет одним из тех, которые прославят Грецию.
Если вы хотите знать, сбылось ли предсказание историка, то выслушайте Квинтилиана, римского писателя, мнения которого и теперь еще пользуются уважением: «Греция имела много знаменитых историков, но все согласны с тем, что из числа их двое превзошли всех остальных и имеют одинаково важное значение. Сочинения Геродота отличаются плавностью, точностью, обстоятельностью; произведения Фукидида — ясностью, сжатостью и неуклонным преследованием раз поставленной цели».
Геродот самый древний из историков, оставивших нам свои труды; он описал славные войны греческих племен, соединившихся для отпора азиатских завоевателей; Фукидид повествует о злополучных распрях, которые привели к гибели те же самые племена, подпавшие вслед за тем под власть их общего врага. По особенностям своего характера, Фукидид избрал для своих произведений форму, противоположную той которой придерживался его предшественник Геродот, но нет сомнения, что стремление сделаться историком было в нем порождено публичным чтением отца истории на Олимпийских играх.
Из под вечно-лазоревого неба Греции перенесемся в более пасмурную Германию, от времен давно минувших — к временам новейшим.
У ректора академии маленького города Старгардта в Померании, по фамилии Мейоротто, было двое детей — дочь и сын. Разница в их летах была так велика что сестра была уже взрослой девушкой, а брат еще ребенком. Людвиг (так звали его) больше всего любил, как и все дети в его возрасте, слушать сказки и забавные рассказы; сестра же отличалась, подобно большинству молодых девушек, болтливостью; сверх того она одарена была превосходною памятью и сильным воображением. Она очень любила своего брата, и потому не удивительно, что к величайшему удовольствию ребенка сделалась искусною рассказчицею. Несмотря ни на какое расположение духа сестры, маленький Людвиг постоянно от нее требовал новых и новых рассказов, и когда она повторяла один и тот же рассказ, то он без церемонии напоминал ей, что уже слышал это. Сестра часто бывала вынуждена или пополнять запас своих рассказов из книг, или давать полную свободу своему воображению, чтобы только оставаться в мире и согласии с братом. Как только Людвиг выучился читать, то конечно перестал нуждаться в рассказах сестры. Чем старше он становился, тем сильнее становилась его любовь к сестре, тем больше ценил он те услуги, которые она оказывала ему, когда он был еще маленький.
Читать дальше