Джанет Скеслин Чарльз - Библиотека в Париже [litres]

– Как называется такое печенье? – спросила я, хватая еще одно.

– «Cigarettes russes». Русские сигареты.

Коммунистическое печенье? Я вернула его на тарелку.

– А как вы научились его печь?

– Мне дала рецепт одна подруга, которая их пекла, когда я доставляла ей книги.

– А почему она сама не могла за ними прийти?

– Ей не разрешали ходить в библиотеку во время войны.

Прежде чем я успела спросить, почему не разрешали, кто-то постучал в дверь.

– Миссис Густафсон?

Это оказался папа, что означало – уже шесть часов, время обеда, и мне грозили неприятности. Вытерев с губ крошки, я стала придумывать причины. Время так быстро прошло, я должна была задержаться, чтобы помочь…

Миссис Густафсон открыла дверь, и я ожидала настоящего урагана…

Но у папы были отчаянные глаза, его галстук съехал на сторону.

– Я везу Бренду в госпиталь, – сказал он миссис Густафсон. – Вы не могли бы присмотреть за Лили?

Я хотела сказать, что это не обязательно, но папа уже умчался, не ожидая ответа.

Париж, февраль 1939 года

Тень церкви Сент-Огюстен нависла над маман, Реми и надо мной, когда мы возвращались с очередной скучной воскресной службы. Вырвавшись из давящих облаков благовоний, я вдохнула ледяной ветер, чувствуя облегчение оттого, что оказалась вдали от священника и его унылой проповеди. Маман подгоняла нас вперед, мимо одной из любимых книжных лавок Реми, мимо boulangerie, где булочник с разбитым сердцем постоянно сжигал хлеб, к порогу нашего дома.

– Кто у нас сегодня, Пьер или Поль? – суетилась маман. – Ну, кто бы это ни был, он явится с минуты на минуту. Одиль, не смей хмуриться! Конечно, папа́ хочет познакомить нас с этими людьми… И не все они работают в его участке. Но один может оказаться отличным кавалером для тебя.

Еще один обед с ничего не подозревающим полисменом. Всегда было неловко, если гость проявлял интерес ко мне, и обидно, если он интереса не выказывал.

– И смени блузку. Поверить не могу, что ты надела в церковь эту поблекшую тряпку! Что люди подумают? – бросила она перед тем, как умчаться на кухню проверить жаркое.

В прихожей, перед зеркалом с облупившейся позолотой, я заново причесала свои темно-рыжие волосы, а Реми слегка смазал свои непокорные кудри каким-то маслом для волос. Во французских семьях воскресный обед всегда был ритуалом почти таким же священным, как месса, и маман настаивала, чтобы мы выглядели как можно лучше.

– Как бы Дьюи классифицировал этот обед? – спросил Реми.

– Это легко. 841. «Одно лето в аду» Рембо.

Реми засмеялся.

– Сколько мелких сошек папа́ уже приглашал? – спросила я.

– Четырнадцать, – ответил Реми. – Могу поспорить, они просто боятся ему отказать.

– Почему тебе не приходится терпеть такую пытку?

– Потому что всем наплевать, когда мужчина женится. – Реми с проказливой улыбкой схватил мой шарф и намотал колючую шерсть себе на голову, завязав под подбородком, как это делала наша матушка. – Ma fille [1] Моя дочь (фр.) . – Здесь и далее примеч. перев . , у женщин так невелик срок хранения!

Я хихикнула. Реми всегда умел взбодрить меня.

– А при твоем поведении, – продолжил он, подражая резкому тону маман, – ты навсегда останешься лежать на полке!

– На книжной полке, если получу работу.

– Когда получишь работу.

– Я не уверена…

Реми снял шарф:

– У тебя ученая степень по библиотечному делу, ты свободно говоришь на английском, и у тебя во вкладыше только высшие оценки. Я в тебя верю. Верь и ты в себя!

В дверь постучали. Мы открыли ее и увидели светловолосого полисмена в мундире. Я собралась с духом. На прошлой неделе протеже отца приветствовал меня, прижавшись к моей щеке сальным подбородком.

– Я Поль, – представился новичок и едва коснулся своей щекой моего лица. – Рад познакомиться с вами обоими, – сказал он, пожимая руку Реми. – Слышал о вас много хорошего.

Поль выглядел искренним, но я сильно сомневалась в том, что папа́ мог сказать что-то хотя бы отчасти положительное о любом из нас. Сами мы слышали только мрачные оценки способностей Реми: «А ведь на курсе права он лучше всех выступал в дебатах!» – и моего дара домоводства: «Как ты вообще можешь спать на кровати, заваленной книгами?»

– Я всю неделю ждал этого дня, – сообщил маман папин протеже.

– Домашняя еда пойдет вам на пользу, – ответила она. – Мы рады вам.

Папа́ усадил гостя в кресло у камина, потом приготовил аперитив: вермут – для мужчин, шерри – для женщин. Маман металась между кушеткой, стоявшей под ее любимыми папоротниками, и кухней, убеждаясь, что служанка строго следует ее инструкциям. А папа́ восседал в своем кресле в стиле Людовика XV, и его похожие на веники усы как бы подметали утверждения, вылетавшие изо рта.