Фрэнк Маклинн - Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Большинство запретов Чингисхан счел необходимым включить в свой новый кодекс, но главная его цель состояла в том, чтобы создать атмосферу органичной солидарности в нации и государстве, разрушить старые стереотипы культуры и мышления и сформировать новую универсальную идеологию. Он сам и вложил в свою Ясу главное противоречие, пытаясь одновременно и сохранить преемственность, и разрушить старые корни [561] Darling, Social Justice pp. 103–106. .

К сожалению, все, что касается Ясы, является предметом жесточайших научных дискуссий. Главная проблема заключается в том, что кодекс не сохранился в письменном виде, уцелели лишь отдельные фрагменты неясного происхождения. Это дает возможность некоторым скептикам в академическом сообществе сомневаться в том, что Яса существовала в письменном виде, и даже предполагать, что она вообще представляла собой лишь набор отдельных высказываний, максим и афоризмов Чингисхана, так сказать, obiter dicta [562] Случайных замечаний ( лат .). [563] See especially the four-part article by David Ayalon, 'The Great Yasa of Chingiz Khan: A Re-examination,' Studia Islamica 33 (1970) pp. 97–140; 34 (1971) pp. 151–180; 36 (1972) pp. 117–158; 38 (1973) pp. 107–156. He writes that there are 'possibly insuperable difficulties in establishing the nature and contents of the Mongol yasa, its association with Chingiz Khan himself, or even whether it existed as a written coherent, enforceable code of laws' (34 (1971) p. 172). . Скепсис выражается в самых разных формах. Некоторые авторы указывают на то, что в писаных законах не было никакого смысла, так как монголы были поголовно неграмотные. Другие утверждают, что для Чингисхана было важно насаждать веру в существование такого кодекса, даже если его и не было в действительности, поскольку это предоставляло ему свободу действий в обнародовании законов, которые в другом варианте воспринимались бы как приказания и указы деспота [564] D. O. Morgan, 'The "Great Yasa" of Chingiz Khan and Mongol Law in the Ilkhanate,' Bulletin of the School of Oriental and African Studies 49 (1986) pp. 163–176 (at pp. 169–170). . Арабский ученый Ибн Баттута в то же время заверяет нас в том, что полный текст документа действительно существовал в исполнении на уйгурском языке [565] Gibb, Ibn Battuta pp. 560–561; cf also Robert Irwin, 'What the Partridge Told the Eagle: A Neglected Arabic Source on Chinggis Khan and the Early History of the Mongols,' in Amitai-Preiss & Morgan, Mongol Empire pp. 5–11. . Так называемая «Великая книга Ясы», возможно, была неким справочным пособием для императора и имперских юристов наряду с публичными указами, широко применявшимися и известными под названием «билики» [566] Riasanovsky, Fundamental Principles p. 25. . Имели хождение и «малые ясы» — сборники племенных и клановых обычаев, народных традиций и нравов. Они почитались, но если вступали в противоречие с Великой Ясой, то побеждали положения главного закона.

Если Великая Яса была действительно эзотерическим документом и, как и «Тайная история», была доступна только элите под предлогом того, что она священная или запретная, то возникает закономерный вопрос. Зачем кому-то понадобилось держать в неизвестности положения закона, которые в то же время надлежало соблюдать? [567] Morgan, 'Great Yasa' p. 169. Такая ситуация неизбежно порождает проблемы почти библейского толкования Ясы, явно обреченного на искажения. Кроме хорошо известного принципа, гласящего, что незнание закона не освобождает от ответственности, существует и другое правило, уходящее своими истоками в глубокую древность и утверждавшее, что не может быть тайных законов: lex non promulgata non obligat [568] Закон не обязателен, если не обнародован ( лат .). . Однако, судя по многим свидетельствам, аргумент «таинственности», несмотря на оригинальность, явно страдает экзальтацией. Сторонники этой точки зрения любят ссылаться на то, что о Ясе совершенно не упоминает великий персидский историк Рашид ад-Дин, хотя ясно, что уже тогда кодекс был признанной частью правого мирового поля и не нуждался в разъяснениях. Кроме того, другой не менее авторитетный историк, Джувейни, уделяет документу большое внимание, и его свидетельства можно игнорировать только в том случае, если к нему злонамеренно применить аргументы ad hominem [569] Предубеждение, очернительство ( лат .). [570] Which is essentially what the arch-sceptic Ayalon does (Ayalon, 'The Great Yasa' (1971) p. 134; (1972) pp. 152–154). Even Morgan, who accepts part of Ayaloris argument, decisively parts company from him at this point (Morgan, 'Great Yasa' p. 166). .

Для понимания значимости Великой Ясы правильнее было бы сопоставить ее с другими знаменитыми правовыми кодексами в истории человечества. Можно найти, например, определенное сходство системы Чингисхана с известным вавилонским кодексом законов Хаммурапи, обычно датирующимся XVIII веком до нашей эры, не только в драконовских мерах наказания («око за око» у Хаммурапи), но и в положениях, касающихся семьи, наследства, отцовства, развода, сексуальных связей, коммерческих контрактов. В кодексе Хаммурапи выражено намного больше симпатии к труженику и потребителю (особые статуты о заработках погонщиков волов и хирургов и наказания для «шабашников»), чем в Ясе [571] Driver & Miles, Babylonian Laws; Darling, Social Justice pp. 15–32 (esp pp. 21–22). .