Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

— Вас самих не застанешь дома, — ответил Степан и сразу приступил к делу: — Мне край нужна мастерская.

— Нужна, а сам целый месяц не показываешься. Надо будет завтра узнать, может, помещение уже сдали. Я его хотел снять для себя, да не понравилось, темновато. Это на виа Санто-Марино.

— Вы считаете, что вам не подошло, а мне подойдет? — немного задетый, проговорил Степан.

— Вы же хотите подешевле, — Сушкин улыбнулся примиряюще, предложил выпить.

— На ночь не стоит, голова потом будет болеть, — отказался Степан и стал собираться уходить, уговорившись, что завтра утром они вдвоем сходят на виа Санта-Марино.

Помещение, к счастью, не было занято. Да и вряд ли его бы кто занял. Откровенно говоря, оно ни к чему не было пригодно: ни пола, ни окон, только голые дощатые стены да покатая крыша. По определению Степана, здесь, должно быть, когда-то был курятник. И все-таки он не отказался от него: по его средствам лучшего все равно не найти. А здесь ему никто не помешает, он может стучать сколько захочет. К тому же он сразу прикинул, что легко можно разобрать часть крыши и вставить застекленную раму. В цене сошлись быстро, хозяин уступил помещение за сносную плату.

В тот же день после работы Степан перевез на виа Санта-Марино свои скульптуры и материалы на ручной тележке, помня печальный московский опыт, так как мостовые Милана на окраинах ничуть не лучше московских.

В ближайшие два вечера Степан первым делом вставил в крышу застекленную раму. В мастерской у него стало светло и даже уютно. «Сеятеля» и «Косца» он определил у задней стены: по величине они больше остальных скульптур и издали просматривались лучше. Для «Ангела» сделал подставочку в углу. «Тоску» пока оставил на полу возле топчана, решив для нее сделать специальную подставку. Мелкие вещи, в том числе и бюст Александры, разместил на широкой полке, прибитой им же самим к стене справа от двери.

С каждой новой вещью мрамор все больше покорялся ему. В последнее время Степан высек из белого мрамора склоненную от усталости женскую головку с полузакрытыми глазами и распущенными волосами, с левой стороны обозначалась часть груди и тонкая ажурная кромка одежды. Он считал, что эта последняя работа ему удалась лучше предыдущих, даже по сравнению с «Ангелом». Названия головке он пока не придумал. Может быть, назовет просто «Усталость». Толчком к этой работе послужил образ молодой итальянки, увиденной Степаном на центральном рынке еще в начале лета. Молодая женщина, видимо, прошла пешком несколько верст из какой-то дальней деревушки с тяжелой корзиной на плече. Опустила груз на стол и какое-то мгновение стояла без движения, склонив красивую головку на грудь. Это мгновение и было запечатлено в новой работе скульптора.

К зиме Степан смастерил из листа железа печку-времянку и вечерами топил ее мусором, собранным во дворе или на улице. Конечно, эта печка ни в коей мере не могла обогреть дощатое помещение, у которого к тому же еще не было потолка.

Изредка к Степану заходили Вольдемаро и Сушкин. Последний уже давно обещал познакомить его с одной богатой особой русского происхождения, живущей в Милане. У нее обширные связи, и она может во многом помочь скульптору. Вся беда в том, что его никак нельзя вести в салон этой особы из-за совсем пришедшего в негодность костюма. Вольдемаро предлагал Степану свой и даже не раз пытался затащить его к себе домой, чтобы он мог выбрать хоть что-нибудь, но Степан об этом и слышать не хотел. Он уже рассчитался с Вольдемаро и теперь понемногу откладывал, чтобы купить обнову. Но прежде чем это он смог сделать, прошла короткая ломбардская зима, и теперь не было никакого смысла тратить деньги на теплую одежду. Степан заказал себе летнюю пару.

Странно выглядит человек в новом костюме, если до этого его привыкли всегда видеть в потрепанной неопрятной одежде. Когда переодетый Степан вдруг явился в гостиницу к Сушкину, тот его еле узнал.

— Да вы никак подновились? — заметил он, оглядывая мешковато сидящий на нем костюм, и посоветовал: — Вы не сутультесь. Держитесь прямее.

— Стараюсь, да не хватает терпения, — ответил Степан и сразу же перевел разговор на другое. — Пойдемте к этой, как ее?

— Мадам Равицци принимает по четвергам. Вот мы с вами тогда и нагрянем. Я про вас ей уже говорил.

День был субботний, до четверга еще далеко.

— Черт возьми! — воскликнул Степан. — До той поры я, пожалуй, успею измазать свою новую одежду. У меня в мастерской чертовски грязно.