Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

Его слова прервал визгливый возглас высокой стройной девушки, внезапно выскочившей из-за ширмы.

— Леночка, сестричка моя милая!

Пока сестры обнимались, Ипполит Николаевич объяснил, что это его младшая дочь, только сегодня ночью приехала из Ростова, где учится в балетной студии.

— А ну-ка марш отсюда, выскочила голая и босая, — сказал он нарочито сердито и выпроводил дочерей за ширму.

В середине дня они вчетвером поехали в Геленджик, где у Ипполита Николаевича имелся собственный домик.

В Геленджике Степан прожил до глубокой осени. Пополнел, загорел. С сестрами Мроз ездил на пароходе в Сочи, на Новый Афон, в Батуми. В откровенной беседе с Еленой он признавался, что еще никогда не жил так вольно и беззаботно. Не привыкший к семейной обстановке с ее твердыми установками все делать вовремя — есть, ложиться спать, вставать, — у Мроз он не тяготился всем этим. Он и сам не заметил, как стал частицей этой семьи.

Из Геленджика Степан уехал в середине ноября. Елена пока осталась у родителей: сейчас ей в Москве делать нечего, тем более, что Степана могут призвать в армию.

В Москве Степан остановился у Волнухина, и тот сказал ему, чтобы он сходил в свою бывшую мастерскую. Сторож монастырского двора как-то справлялся о нем: вроде бы на имя скульптора Эрьзи поступила какая-то бумага.

— Должно быть, призывают, черт возьми. Вы сказали, куда я уехал? — спросил Степан.

— Я сказал, что не знаю.

Степан не ошибся: бумага действительно была из призывного пункта и пришла неделю назад. Вручая ее, сторож пожалел, что такому редкому мастеру тоже приходится идти на войну.

— Уж лучше бы вы, Степан Дмитриевич, не показывались в Москве. Поискали, поискали бы вас и бросили. А то ведь немец убьет ни за понюшку табака. Ух как много полегло наших в этой войне, а конца ей не видно...

— Нет, дезертиром быть не хочу, — сказал Степан, а у самого все перевернулось внутри.

Вот и конец его свободе. До этого он знал лишь свою работу — с мыслью о ней ложился, с мыслью о ней вставал. Теперь все будет иначе: он — солдат, подневольный, зависимый человек. Никому нет дела до его скульптур — сунут в руки ружье и пошлют убивать людей...

Степан бесцельно побрел по Петровке, не зная, что предпринять. В призывной пункт он не торопился, туда он может явиться и завтра, теперь уже все равно — и так опоздал на целую неделю. Один день ничего не решит. И тут, ища выход из положения, Степан вдруг вспомнил про своего бывшего ученика Мотовилова, военного врача. «Надо сходить к нему. Может, что-нибудь посоветует. Но в каком госпитале он работает? Раньше как-то этому не придавал значения. Это, кажется, где-то в Замоскворечье», — бормотал себе под нос Степан, натыкаясь на прохожих...

Прочитав призывную бумагу, Мотовилов забеспокоился больше, чем сам Степан, который даже не удосужился дочитать ее до конца.

— Так вас завтра же отправят с маршевой ротой в самое пекло! — взволновался он.

— Ну и черт с ним, пусть отправляют. Всех отправляют, а я что, лучше других?

— Нечего вам думать о других, вы думайте о себе, — сердито сказал Мотовилов и спросил: — Вы уже были на призывном пункте? Нет. Хорошо сделали, что сперва пришли ко мне. Завтра же мы с вами пойдем к моему начальству, и я постараюсь попросить, чтобы вас зачислили хотя бы в санитары при госпитале. Это единственное, что может спасти вас от окопов.

Провожая скульптора, Мотовилов посоветовал ему не очень-то разгуливать по улицам: может остановить патруль и проверить документы. В Москве объявилось много дезертиров, и на них производят облавы. Лучше он сам утром зайдет за ним.

— Вы думаете, я уже дезертир? — встревожился Степан.

— Я ничего не думаю, но у вас в кармане бумага, на основании которой вы должны явиться на пункт неделю назад.

— Я ее получил только сегодня.

— Верю, но для суда это не будет иметь ровно никакого значения.

С этих пор тревога не покидала Степана, и он шел, оглядываясь, до самой квартиры Волнухина: ему все время казалось, что за ним кто-то следит.

— Вы знаете, Сергей Михайлович, я, оказывается, дезертир!

— Все шутите, Эрьзя. Пойдемте-ка лучше попьем чаю. Мы вас совсем заждались.

— Ей-богу, не шучу. Сейчас мне об этом сказал мой ученик Мотовилов. Он военный врач и все эти порядки знает...

Направляясь вместе с Мотовиловым в Управление Красного креста, Степан на всякий случай захватил с собой альбом с фотографиями скульптурных работ и несколько газетных вырезок о своем творчестве. В Управлении Мотовилов оставил скульптора в коридоре, а сам пошел ходить по кабинетам. Через некоторое время он пригласил Степана в одну из комнат и представил заведующему отделениями госпиталей города Москвы профессору Сутееву.