Борис Островский - Лазарев

В заключение всей этой эпопеи несчастий снова заболевает сам хозяин. Он никуда не выходит из дому, пьет какой-то «декокт» и не надеется на быстрое выздоровление «Если не буДет лучше, - пишет он А. А. Шестакову, - надо полечиться серьезно».

3 ноября 1841 году Севастополь и Николаев торжественно отмечают шестидесятилетие своего славного командира. Как в калейдоскопе, проносится в этот день в памяти Михаила Петровича вся его богатая событиями жизнь.

Но опьяняющие впечатления молодости с ее неугомонной жаждой жить и действовать оказываются самыми прочными, неизгладимыми. Он вспоминает одного своего старого товарища по корпусу и через несколько дней пишет ему: «Мне стукнуло шестьдесят. А кажется, давно ли мы жили с тобой на одной квартире в Кронштадте и резвились как самые счастливые ребятишки».

Как-то моряки, сослуживцы Лазарева, заспорили. Они решали вопрос: какая черта характера их начальника является для него наиболее яркой как в быту, так и в служебной деятельности?

- Резкая самостоятельность, - заметил один из них. И все согласились, что это определение всего ближе к истине. Самостоятельные инициативные решения, их проведение в жизнь являлись основной пружиной деятельности Лазарева. Конечно, ему приходилось ошибаться и признаваться в своих ошибках. Но когда он чувствовал себя безусловно правым, он не уступал никому, даже царю. Вот любопытный случай, рассказанный современником.

Пожар на корабле «Фершампенуаз» взволновал не только моряков, но и широкие общественные круги. Возвращаясь из Средиземного моря в Кронштадт, корабль вез финансовые отчеты целой эскадры. Но вот дальний путь благополучно завершен, корабль входит на Кронштадтский рейд. И вдруг на корабле возникает пожар, уничтожающий его дотла. Хоть открыто и не говорили, но каждый заподозрил здесь что-то неладное. «Сами, мол, сожгли корабль, чтобы замести следы преступления». Особенно проникся этим убеждением царь Николай.

- Нарядить строжайшее расследование и сурово наказать преступников. Дело поручаю вести адмиралу Лазареву! - приказал он. Николай так интересовался ходом расследования, что однажды сам неожиданно приехал в Кронштадт.

- Корабль сожгли? - с налета спрашивает он Лазарева.

- Корабль сгорел, ваше величество, - спокойно выдерживая ледяной взгляд Николая, отвечал Лазарев.

- А я тебе говорю, что сожгли! - все более раздражался Николай.

- Я уже доложил вашему величеству, что корабль сгорел, но не сказал, что его сожгли…

Тем и закончился этот разговор. Подробно выяснив все обстоятельства гибели корабля, Лазарев решительно заявил, что поджога не было, чем и освободил людей от тяжелых подозрений. Всякие слухи и сплетни о поджоге навсегда с тех пор прекратились.

Николай I, ценя в Лазареве его самостоятельность и прямоту, прощал ему многое. Однажды после очередного доклада он хотел подчеркнуть особое к нему расположение.

- Старик, оставайся у меня обедать, - сказал он ему.

- Не могу, ваше величество, - отвечал Лазарев, - я уже дал слово обедать сегодня у адмирала Г. и не могу нарушить своего обещания.

Кстати заметим, что адмирал Г. был не в фаворе у царя. Взглянув на часы, Михаил Петрович добавил:

- Опоздал, государь. Надо спешить!

И, откланявшись, направился к выходу. В это время вошел генерал-адъютант императора князь А. Ф. Орлов.

- Представь себе, что есть в России человек, - усмехаясь, обратился к нему царь, - который отказался у меня отобедать.

Лазарев никогда не заискивал перед Николаем I, не раболепствовал перед ним по примеру многих других и ничего не просил для себя лично. Отношения его к Николаю скорее походили на отношения младшего начальника к старшему. В откровенную минуту он как-то признался своему приятелю: «Хоть я Николаю и многим обязан, но России никогда на него не променяю».

К крепостному праву Лазарев относился отрицательно. Своему другу А. А. Шестакову он писал: «Обещание твое уведомлять иногда, что у вас предпринимается насчет мысли об освобождении крестьян, я приму с особой благодарностью».

Непрерывная кипучая деятельность наложила на лицо Михаила Петровича свою печать, и в зрелые годы он казался старше своих лет.

Лазарев был выше среднего роста, коренастый. К яятиде-сяти годам он потучнел, волосы посеребрились проседью. Черты его полного лица не были крупными, выражение добродушное и очень энергичное 1. [1 Если судить по репродукциям с портретов Лазарева, трудно назвать его лицо добродушным. Но дело в том, что уговорить Ми хайла Петровича позировать художникам было очень трудно. Он едва высиживал сеанс до конца, почему и выражение лица получалось у него недовольное, скучающее.