— Собирается до-дождь, — предупредил Володя. — Надо в-возвращаться.
…В этой части Пиллау двухэтажные дома были попроще и стояли не плотным строем, а по отдельности, окружённые зелёными скверами. Особых разрушений тут не имелось, потому что советские танки легко проходили сквозь редкую застройку, и немцы не смогли организовать непреодолимую оборону. Сейчас всюду сновали матросы: район отдали Балтфлоту под жильё. Но Хельга словно бы ничего не видела — она вспомнила Пиллау во время войны. И это был уже не тот город, который она любила и берегла в душе.
— Он умер ещё до того, как пришли русские, — прошептала Хельга Володе.
Заметённый снегом Пиллау заполнили толпы отчаявшихся беженцев. По утрам на тротуарах чернели трупы тех, кто замёрз в ночную стужу. Голодные люди просили хлеба. Окна были крест-накрест заклеены полосками бумаги, а дома размалёваны лозунгами: «Стены разрушаются, сердца — никогда!», «Один выстрел — один русский!». Кое-где на фонарных столбах тихо раскачивались повешенные; на груди у них — порой рядом с боевыми наградами — белели таблички с надписью: «Я дезертир!». Газеты публиковали списки казнённых за малодушие. Не умолкая, орали репродукторы. Блокляйтеры каждый день собирали жителей своих кварталов, рассказывали о скорой победе, обучали поливать большевиков из окон кипятком и заставляли кричать: «Зиг хайль!». Каждый день на променаде солдаты расстреливали мародёров, насильников и военнопленных. И каждый день с утра жители Пиллау спешили узнать, стоит ли ещё у пирса ледокол «Восточная Пруссия» — судно господина Коха.
— С-скажи, Хели, — осторожно попросил Володя, — ты ведь знаешь, что Эрих Кох се-сейчас скрывается в Пиллау?..
— Я догадалась, — тихо ответила Хельга.
На улице потемнело, начал накрапывать дождик. Володя уже понял, куда его вывела Хельга: впереди виднелись госпиталь, где совсем недавно он лежал с контузией, и остроугольные развалины церкви, разбитой бомбёжкой.
— Укроемся? — предложил Володя.
— Это кирха «Мария Морская Звезда».
Они пробрались в зал, заваленный обломками и кирпичом, и сели рядом. Дождь ощупывал и негромко простукивал всё вокруг, словно искал клад.
— Вольди, ты ухаживаешь за мной, чтобы поймать господина Коха? — спросила Хельга, не глядя на Володю.
Володе стало больно и стыдно, будто его уличили во лжи.
— Я простой со-солдат, Хели, — мягко сказал он. — И для меня га-гауляйтер — единственный способ быть рядом с то-тобой.
Хельга молчала. Над ними — над русским солдатом и немецкой девушкой — каменным крылом выгибался осколок церковного свода.
— Ты слышал песню «Лили Марлен»?
— Конечно, — кивнул Володя.
Хельга задумалась о том безымянном солдате, который поёт про свою подружку Лили. Солдат убегает из казармы, чтобы встретиться с Лили, и ничего особенного в этом нет. Потом солдата угоняют на войну и убивают. В этом тоже нет ничего особенного. Но убитый солдат даже на том свете любит Лили так сильно, что готов сбежать к ней хоть из преисподней — от дьявола, как от фельдфебеля. И простенькая песенка солдата превращается в великую Песнь. Серебряная нитка музыки вплетается в синюю пряжу дождя.
— Ты мо-моя Лили Марлен, — спокойно сказал Володя.
У Хельги не было никаких причин верить ему. Но она всё равно поверила — сразу и без доказательств. И Володя это почувствовал. Мир переотразился сам в себе, как в зеркале, оставшись прежним, но став совершенно иным.
Володя понял, что сейчас ему нет никакого дела до Клиховского с его тайнами и угрозами и до Жени Луданной с её карьерными расчётами и спесью. Ему нет никакого дела до гауляйтера Коха в глубине катакомб и до коварного «вервольфовца» Зигги Киперта. Плевать на все планы — судьба свершается по своим особым законам. Важен только майский дождик, тихо ткущийся вокруг развалин кирхи «Мария Морская Звезда». Над Володей и Хельгой, прикрывая от небесной воды, взлетали молитвенные изломы готических арок.
Володя осторожно притянул Хельгу к себе, и она легко поддалась. Губы сошлись с губами с той абсолютной законченностью движения, с какой завершается ход затвора в штурмовой винтовке, сочетание линий в архитектуре, вращение созвездий в зодиаке. Глаза у Хельги были открыты, и Володя видел в них и ожидание, и согласие, и просьбу. Володя смёл рукой мусор с каменной плиты — смахнул кирпичную крошку и стреляные гильзы, — а затем положил девушку на плиту, будто принёс её на руках издалека-издалека. Девушка смотрела на него снизу вверх, как смотрит солнце из колодца.
Читать дальше