Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Мы — всегда народ, а все остальные — нет, поскольку только у нас верная картина общества и его развития. Так как на нашей стороне «правда» и видение будущего, мы единственные, кто обладает правом на любые поступки. За нами не существуют ни жестокости, ни насилия, ни крови — это пустые символы.

Мы вне зла, даже если будем тонуть в крови, насилии и бедствиях народа.

Именно так, ведь тотемный знак России — трупы…

Народ рухнул на колени, изрыгая кровь. Градус взаимной ненависти притупил, стер все прочие чувства.

Земля прокисла от крови.

Кому-то суждено было выжить, кому-то… лечь в землю, кому-то избыть на чужбине, кому-то созидать ленинскую утопию, так называемый социализм…

Народ распределялся в колонны за партийными вождями. Неповоротлив — пособляли… и смыкались ряды. Ибо только послушным даровалось право на жизнь. И уже только один крик, один шаг, один цвет.

Все стали как один, и один — как все.

И везде волчьи тени, серые, юркие.

И земля, кислая от крови. Но раз другим дышать не дано, привыкай и к такому дыху — кислому от крови и пота…

«…С великим же опасением и отец с сыном глаголаше, и брат с братом, и друг с другом, и по беседе речей заклинающиеся страшными клятвами еще не поведать глаголемых ни о велице, ни о мале деле или вещи…»

И все глубже в толщу лет.

И все режут серые волчьи тени, режут человеческую массу, выкраивают из нее колонны, пока все уже — лишь одни колонны.

И где-то самым краешком чуть-чуть розовеет заря.

И нет ни одного осколочка зеркала, даже просто лужи, чтобы взглянуть на себя.

И никто не видит себя.

И уже не хотят видеть. И хорошо, что не видят.

Только — общий шаг и серые тени. И вместо лиц — жуткие маски. И эти маски уже становятся лицами, не отделить их от лиц.

Дух народа, закованный в объятия скелета…

Ничему живому и чистому не дает прорасти скелет. Обложил когтями народ — держит…

И в нынешнем долгом кризисе все те же проблемы, затянутые в узел после Октября 1917 г.

На пути избавления надо терпеть… или судьба России — распасться, саморазрушиться.

Это плата за насилие и нетерпимость, возведенные в божество.

По счетам полагается платить. Идти через нищету, смертные болезни, потери — и не сворачивать. Идти, чтобы стать людьми, отторгнув насилие и нетерпимость, «традиции беззакония» и равнодушия к близким.

И никто не даст избавления, пока не будет пройден этот путь.

А тогда и сам народ станет другим…

Павел Николаевич Милюков усматривал три причины поражения белых («Россия на переломе»):

— несостоятельность стратегии (азартная стратегия);

— «натянутое и даже враждебное отношение к тем окраинным образованиям, на территории которых происходила борьба»;

— «более чем ненормальное отношение армии к населению…». Тощевато для историка с именем подобное ученически прямолинейное толкование.

Суть белой демократии обнажилась и в карательной политике, обильной на слепое изуверство.

И опять-таки движение губило клеймо старого порядка. В этих условиях не представлялось возможным действовать эффективно, все движение стояло как бы на трупных ногах.

Борьба велась под лозунгом «национальное возрождение великой, единой и неделимой России». Лозунг совершенно чуждый простому народу.

Уже царский скипетр и держава казались многим спасением и защитой против всесокрушающей головорезно-истребительной политики Непогрешимого, которым впервые в истории были подведены под неограниченные и бессудные убийства научное и теоретическое обоснование — золотая выжимка из всего совершенства мысли.

Хотела она или не хотела, но генеральская контрреволюция приняла реакционный характер. За ней проглядывали помещики, крупные собственники и неизбежное подавление свободы, правда, не до такой дикой степени, как при большевиках, но, как мы знаем, этому давались самые серьезные и ученые обоснования.

На Юге белое движение проявляет реакционность как нигде ярко, ибо ни в Сибири [82] В Сибири — да, не успели восстановить помещичье землевладение, а вот в Поволжье оно оказалось возвращенным к жизни, что, как известно, во многом определило поражение Колчака, так как крестьяне сразу отшатнулись от него. , ни на севере России не имели места реставрации помещичьего землевладения, что коренным образом раз и навсегда определило позицию крестьянства, а стало быть, и исход борьбы.

И как напутствие времени — великой и самоотверженной попытке остановить шествие насилия — слова Будберга: