Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Меня всегда волнует, когда я встречаюсь с упоминанием Кубани. Моя матушка из старинного казачьего рода, переселившегося после разгона Сечи в южные губернии России, тогда только оформлявшиеся, а вскоре, в годы Ермолова, подавшегося на свободные земли Кубани.

Дяди моей мамы, то есть братья моей бабушки, поочередно избирались станичными атаманами. На той фотографии, что сохранилась, один из них сидит с шашкой и темляком, удостоверяющими его положение атамана.

С тех времен уцелело всего две фотографии. С них на меня смотрят гордые, крупные и плечистые люди. Это — мой род. В серединке сидит мой прадед — Никита Остапович: кресты, медали. Честью и правдой служил России. По правую руку от прадеда — мой дед Данила Маркович, за его спиной — моя бабушка Наталья Никитична. Они носили фамилию Лымарь, а мой прадед — Петриченко, поскольку его дочь вышла за Лымаря Данилу Марковича.

Братья моей бабушки были расстреляны, хотя ни в чем не были виноваты перед новой властью, разве лишь своим казачьим чином. От полного истребления наш род спас родной брат мамы Андрей Данилович Лымарь — самый первый секретарь партийной станичной ячейки. А станица-то была в 10 тыс. душ.

Семья моей мамы раскололась. Старший брат Василий ушел под Царицын. Боевой офицер, с наградами за храбрость в войне против немцев, он был убит и вернулся домой в цинковом гробу. На похоронах его невеста (совсем еще юная девушка) бросила призыв отомстить за смерть Василия и других казаков, которых неизвестно почему убивают на родной земле.

Потом белые войска попятились к Новороссийску — это было крушение похода Деникина на Москву. Не успели пройти полевые войска Красной Армии, как на могиле Василия Даниловича расстреляли его невесту. Опять появились каратели. И конечно же, убили не только ее.

Средний брат мамы — Андрей Данилович — стал полковником Советской Армии, прошел Отечественную войну. На его глазах приходила в разорение станица, истребляли казаков. Он верил, что это нужно, что за этим то самое освобождение, о котором мечтали поколения революционеров и борцов за народное счастье. Я хорошо помню Андрея Даниловича, он умер, когда я уже был офицером и чемпионом…

Когда на Кубани была провозглашена советская власть, сразу же появились и каратели. Они приехали незаметно. Ночью взяли несколько десятков самых уважаемых и почитаемых в нашей станице казаков и расстреляли в «глинищах» — в искусственном овраге брали глину для хат и других работ. В ту ночь полег тот брат моей бабушки, что и по сию пору сидит на фотографии с атаманскими достоинствами. Их убили, так сказать, во исполнение доктрины. Не должно быть зажиточных, сильных — это согласно теории борьбы классов. Ведь тогда никто и не помышлял браться за оружие. Никто и не знал, что это такое — советская власть.

Грянула Гражданская война, и из-под Царицына привезли цинковый гроб дяди Васи (Василия Даниловича). Сразу после Гражданской войны во дворе бывшего станичного управления застрелили второго брата бабушки. На фотографии он сидит бок в бок со своим братом-атаманом. Сидят и не ведают, что их пристрелят на родной земле, — пристрелят просто так, ну так велит кем-то выведенная теория.

За спинами бабушкиных братьев — их жены. У каждой ладонь на плече у мужа: славный семейный обычай.

Потащили к стене и моего деда Данилу Марковича. От пули его спас сын (мой дядя) Андрей. Успел прибежать, показал мандат, партийный билет. Деда обматерили, сказали, что его счастье — и ушли… Вся вина его заключалась в том, что он не отдал на поругание свою дочь — мамину сестру (мою тетю). Станица уже насмотрелась на таких девушек. Их брали с подводами для помощи войскам. Не успевали такие подводы отъехать за последнюю хату, как девушек зверски бесчестили взводом и ротой. Это считалось естественным: девушки ведь казачки, то бишь классовые враги. Занасиловы-вали и насмерть, случалось и такое.

К этим потерям прибавились потери двух взрослых дочерей, особенно старшей, любимой. Дед не хотел жить и, когда их в разные годы хоронили, прыгал в могилу, ложился на гроб. Его вытаскивали. Он терял сознание. С тех дней вроде обеспамятел, а вскоре умер. Зато крепкой, могучей оказалась бабушка Наталья Никитична (какое-то время она пожила у нас в Москве). Схоронив в 1912 г. старшую красавицу дочь, потом старшего сына, потом двоих братьев, отца, снова дочь и, наконец, мужа, а в Отечественную войну сыновей (моих дядей) Ивана и Дмитрия, она дожила до 96 лет в полной памяти и умерла в 1949 г., когда мне было четырнадцать. Мама написала об этом в Саратов. Я учился в Суворовском военном училище.